Арсен Люпен и Остров Тридцати Гробов - Морис Леблан

– Тысяча извинений, сударыня, но, кажется, Ворский задремал. Это все вина вашего папочки, Вероника! Он держал у себя в погребе это проклятое сомюрское, которое нашли Конрад и Отто, и в результате я несколько захмелел. Но не плачьте, мы наверстаем упущенное. К тому же к полуночи все должно быть улажено. Итак… – Подойдя к Веронике, он воскликнул: – Что я вижу! Этот мошенник Ворский оставил вас здесь связанной? Что за негодяй! И как вам, должно быть, неудобно! Черт возьми, до чего же вы бледны! Вы, случаем, не померли? Ну нет, вы не должны были сыграть с нами такую шутку!

Он схватил Веронику за руку, но она тут же ее отдернула.

– Вот и прекрасно! Вы все еще ненавидите бедняжку Ворского. Значит, все в порядке, силы у вас пока есть. Вам хватит их до конца, Вероника. – Но тут Ворский внезапно насторожился. – Что такое? Кто это меня зовет? Это ты, Отто? Поднимайся сюда… Ну, Отто, что новенького? Ты же знаешь, я спал. Это подлое сомюрское…

Отто, один из сообщников Ворского, буквально влетел в комнату. Это был тот самый мужчина с толстым до странности брюхом.

– Что новенького, говорите? – воскликнул он. – А вот что: я кого-то видел на острове.

Ворский расхохотался:

– Да ты под мухой, Отто! Это подлое сомюрское…

– Нет, не под мухой. Я видел… И Конрад тоже.

– Ах, так Конрад тоже видел? – уже серьезнее заговорил Ворский. – И кого же вы видели?

– Какую-то фигуру в белом, которая при нашем приближении исчезла.

– Где это было?

– Между деревней и песками, в каштановой роще.

– То есть на той стороне острова?

– Да.

– Прекрасно. Примем меры предосторожности.

– Какие? А вдруг их там много?

– Да сколько бы ни было, это ничего не меняет. Где Конрад?

– У временного моста, который мы навели вместо сгоревшего. Сторожит.

– Ладно, Конрада не проведешь. Из-за сгоревшего моста мы уже задержались на той стороне, а если сгорит и этот, то… Как я понимаю, Вероника, к тебе подоспела помощь. Давно ожидаемое чудо, долгожданное вмешательство… Слишком поздно, моя дорогая.

Отвязав женщину от решетки, Ворский отнес ее на диван и немного ослабил кляп:

– Спи, девочка моя, отдыхай хорошенько. Ты прошла только полпути на голгофу, вторая половина будет еще труднее.

Продолжая посмеиваться, Ворский вышел из комнаты, и по донесшимся до нее нескольким фразам Вероника поняла, что Отто и Конрад ровным счетом ничего не знают.

– Кто же все-таки эта женщина, которую вы настойчиво преследуете? – спросил Отто.

– Не твое дело.

– Но мы с Конрадом хотим, чтобы вы сообщили нам хоть что-нибудь.

– Да зачем это вам?

– Чтобы знать.

– Вы с Конрадом – два дуралея, – отозвался Ворский. – Когда я взял вас на службу и помог бежать вместе со мной, я рассказал вам о своих планах столько, сколько считал возможным. Вы согласились на мои условия. Тем хуже для вас: теперь вам придется идти со мною до конца.

– А если нет?

– Тогда берегитесь! Изменников я не жалую.

Прошло еще несколько часов. Вероника была убеждена, что теперь уже ничто не сможет избавить ее от развязки, которую она мысленно изо всех сил призывала. Она не желала вмешательства, о котором говорил Отто. В сущности, она о нем даже не думала. Сын ее был мертв, и она мечтала лишь об одном – как можно скорее последовать за ним, пусть даже пройдя через страшные мучения. Да и какое ей было дело до мучений? Силы тех, кто подвергается пыткам, имеют свой предел, и Вероника была так близка к этому пределу, что ее агония не должна была продлиться долго.

Она принялась молиться. Ей снова вспомнилось прошлое, и совершенная когда-то в юности ошибка показалась страдалице причиной всех свалившихся на нее несчастий.

Но наконец, усталая и изможденная, находясь в крайнем нервном напряжении, делавшем ее ко всему безучастной, она забылась сном.

Вероника не проснулась даже тогда, когда вернулся Ворский. Ему пришлось ее растолкать.

– Час близок, моя крошка. Молись.

Тихо, чтобы не услышали приспешники, он принялся противным голосом шептать ей на ухо какие-то незначительные эпизоды из своего прошлого. Наконец он крикнул:

– Для дела еще слишком светло! Отто, пойди поищи чего-нибудь в шкафу для провизии. Я хочу есть.

Они сели за стол, но Ворский тут же вскочил:

– Не смотри на меня, моя крошка. Ты меня смущаешь. Чего тебе надо? Когда я один, совесть у меня не очень-то чувствительна, но, когда такой взгляд, как твой, проникает в самую глубь естества, она начинает шевелиться. Закрой глазки, моя красавица.

Он прикрыл глаза Веронике платком и завязал его на затылке. Но этого ему показалось мало, и он обернул ей голову тюлевой занавеской, которую сорвал с окна, а затем еще и обмотал ее вокруг шеи жертвы. Затем, удовлетворенный, он сел за стол и принялся пить и есть.

Все трое сообщников говорили очень мало и ни словом ни упомянули ни о своих походах по острову, ни о дуэли. То, о чем они беседовали, не интересовало Веронику и не могло ее расшевелить, если б даже она прислушалась. Все сделалось ей чуждым. Слова достигали ее ушей, но она не понимала точного их значения. Она думала лишь о смерти.

Когда стало смеркаться, Ворский заявил, что пора идти.

– Значит, вы не изменили своего решения? – поинтересовался Отто несколько враждебным тоном.

– Ни на йоту. А почему ты спрашиваешь?

– Да так. Но все же…

– Что – все же?

– Ну, в общем, нам все это не очень-то нравится.

– Да ну? И ты заметил это, милый мой, только теперь, после того как со смехом подвесил к деревьям сестер Аршиньа?

– Тогда я был пьян. Вы заставили нас пить.

– Ну так выпей, старина. Вот, кстати, бутылка коньяка. Налей в свою флягу и отстань от меня… Конрад, ты приготовил носилки?

И Ворский повернулся к своей жертве:

– Вот, мы позаботились о тебе, моя дорогая: нашли старые ходули твоего мальчишки, а между ними протянули ремни. Практично и удобно.

Около половины девятого мрачная процессия отправилась в путь. Впереди шел Ворский с фонарем в руке. Его сообщники несли носилки.

Грозные тучи, появившиеся еще днем, затянули небо и плыли над островом, тяжелые и черные. Быстро темнело. Сильный ветер заставлял плясать в фонаре пламя свечи.

– Брр, – поежился Ворский, – до чего тоскливо. Подходящая ночь для голгофы.

Вдруг он отскочил в сторону: какой-то черный комочек выкатился прямо ему под ноги. Ворский проворчал:

– Это еще что? Смотрите-ка! Кажется, собака…

– Это пес мальчишки, – сообщил Отто.

– А, знаменитый Дело-в-шляпе? Очень кстати! Дело действительно в шляпе, да еще в какой! Ну, погоди у меня, скотина!

Он попытался пнуть пса ногой, но тот увернулся и продолжал следовать за процессией на некотором отдалении, время от времени глухо лая.

Подъем был крут, и ежеминутно один из троих мужчин, оступившись и сойдя с плохо различимой тропинки, которая шла вокруг лужайки перед главным фасадом и вела на поляну подле Дольмена Фей, запутывался в зарослях ежевики или плюща.

– Стоп! – скомандовал Ворский. – Передохнем немного, ребята. Отто, дай-ка мне твою флягу. Что-то у меня колотится сердце.

Ворский припал к фляге и принялся пить большими глотками.

– Теперь ты, Отто. Не хочешь? Да что с тобой?

– По-моему, на острове есть люди и они нас ищут.

– Ну и пусть себе ищут!

– А вдруг они приплыли на лодке и поднялись по тропинке, что мы нашли, – по той самой, по которой нынче утром хотели убежать женщина с мальчиком?

– Нам следует бояться нападения с суши, а не с моря. А временный мост сожжен. Там не пройти.

– Если только они не найдут вход в подземелье на Черных Песках и не дойдут по туннелю досюда.

– Так ты думаешь, они нашли этот вход?

– Не знаю.

– Даже если они его нашли, что из этого? Мы же завалили выход с этой стороны, разрушили лестницу, короче, перевернули там все вверх дном. Чтобы расчистить проход, им понадобится самое малое полдня. А у нас в полночь все будет кончено, и на рассвете мы будем уже далеко от Сарека.