Комната лжи - Никки Френч

– Ну раз так, – подытожила Нив, – мне надо идти в полицию.

– Нельзя тебе туда.

– Почему?

– Тогда Флетчер обо всем узнает.

– Мне придется с этим жить.

– Нет. Если полиция узнает, что я унесла оттуда вещи, у меня будут проблемы. Моя жизнь полетит в трубу.

– Они не узнают.

– Так ты опять вздумала им всем врать?

– Пожалуй, мне надо посоветоваться с юристом, – вздохнула Нив.

– Последний вопрос, – выдала Мейбл, когда они медленно поплелись домой.

– Давай.

– Ты его любила?

Нив посмотрела на дочь, маленькую, худенькую, с грязным, залитым слезами лицом, с кругами под глазами и обкусанными ногтями.

– Нет, – ответила Нив и отвернулась; перед ее мысленным взором стояла картина, как Сол открывает дверь и за руку втаскивает Нив в квартиру – подальше от рушащегося мира. – Нет, не любила.

«Да, – говорила она когда-то, преисполненная радости и раскаяния. – Да, люблю».

Меньше чем через час Нив сидела в гостиной своей школьной приятельницы, которая солидно разбогатела, но осталась с Нив в дружеских отношениях. Аманда Фицгиббон и ее муж Руди оба были юристами. Мэнди, несмотря на невысокое положение в юридической иерархии, не занималась мелочами, такими как продажа дома или оформление завещаний. Если, конечно, последнее не предусматривало учреждения трастов и фондов. Руди же трудился в лондонском Сити, и Нив никогда толком не понимала, чем он там занимается. Но их дом говорил сам за себя.

Фицгиббоны жили в Хакни – всего в десяти минутах езды на велосипеде, но казалось, что в совсем другом мире. Внушительный георгианский особняк с высокими потолками, огромными окнами и невероятно просторным садом, который прилегал к другим невероятно просторным садам. Порой Нив чувствовала, что именно о такой жизни всегда мечтала, и ловила себя на том, что завидует. Однако она и сама провела в этом доме много вечеров за бокальчиком вина, сжимая руку Мэнди и обливаясь слезами, потому что у двух дочерей подруги проблемы были куда серьезнее, чем у Мейбл. По крайней мере, до недавнего времени.

Одетая по-простому в голубой свитер, джинсы и эспадрильи, Мэнди выглядела почти как любая другая приятельница Нив, однако каждая деталь ее образа от светло-русых волос до браслета на запястье ненавязчиво намекала на богатство. Нив же по-прежнему была в дачном: в грязноватых штанах, заношенной рубашке и потертых ботинках. Женщины устроились на одном из диванов, попивая кофе, а рядом стоял френч-пресс и тарелка с имбирным овсяным печеньем, которое – и нашла же время! – Мэнди испекла собственноручно.

Она уже знала об убийстве, но Нив поделилась кое-какими деталями, которые в газетах не упоминались.

– Мне перед тобой неловко, – призналась она. – Знаешь, у меня есть кузен-врач, и друзья вечно звонят ему в воскресенье утром с жалобами, что у ребенка ухо болит, и спрашивают, что делать. И вот сегодня суббота, в доме пахнет выпечкой, на улице хорошая погода, а я притащилась к тебе с разговорами о работе.

– Ты же этого не делала, так? – уточнила Мэнди.

– Чего?

– Того. Не убивала?

– Конечно, нет.

– Я пошутила, – рассмеялась подруга. – Но, если ты все-таки убила, лучше иди признайся. Легче станет.

– И все же я никого не убивала, – возразила Нив.

– Рада слышать. Кстати, не заморачивайся. Последние пару дней я трудилась над самым скучным во вселенной слиянием компаний. Мне приятно заняться какой-нибудь старой доброй историей с криминалом. – Она посмотрела на Нив и переменилась в лице. – Прости. Мы говорили о твоем коллеге. Ты, наверное, в шоке. Чем я могу помочь?

Нив набрала побольше воздуха в грудь и поведала Мэнди о Ренате, о ее вранье полиции и последующем признании, все это время не сводя глаз с лица подруги. А когда закончила, та выглядела совершенно другим человеком. Нив вдруг увидела ее за работой над настоящим уголовным делом.

– Ну, значит, одумалась, – констатировала Мэнди.

– Это только с одной стороны…

– А другой стороны тут и нет.

– Разве ей теперь не светят неприятности?

– Разумеется, она совершила правонарушение, но, думаю, в полиции только рады, что она изменила показания, – качнула головой подруга.

Повисла пауза, и Мэнди глянула на Нив с еще большим любопытством.

– Так ты только ради этого пришла?

Та заколебалась. У нее в голове вертелось столько мыслей, столько вопросов, но их было очень трудно озвучить.

– Кстати, Рената со мной поделилась только вчера вечером. Наверное, наш разговор стал для нее стимулом пойти в полицию.

– Тогда ты здорово ей помогла, – заключила Мэнди.

– А можно мы рассмотрим один гипотетический случай? – после недолгого молчания поинтересовалась Нив.

Подруга медленно растянула губы в улыбке, но Нив это нисколько не порадовало. Мэнди ухмылялась, как человек, который знает о тебе что-то, чего знать не должен.

– Погоди, – осадила она Нив. – Кажется, я понимаю, что ты дальше скажешь. Что с твоей знакомой что-то случилось и все такое?

– Речь и правда не обо мне, – попыталась улыбнуться в ответ та. – Рената сказала, что была на месте убийства за несколько дней или даже недель до самого преступления. Несколько раз приходила туда, потому что у них с Солом случился короткий роман. Но вдруг это не вся правда? Вдруг она была там сразу после убийства?

– Хочешь сказать, вдруг она до сих пор о чем-то привирает?

– Не только. Вдруг она была там сразу после убийства и навела в квартире порядок?

– Но зачем? – протянула Мэнди.

– Чтобы зачистить следы их интрижки.

– Она тебе такое сказала?

– Лучше рассматривать это как гипотетическую возможность, – предложила Нив.

Теперь Мэнди задумалась надолго. Новое интересное дело ее больше не радовало. Она потянулась к френч-прессу, налила себе еще кофе и сделала глоток. Скривилась. Остыл.

– Если тебе нужна консультация юриста… – начала она.

– Которая мне не нужна.

– Ладно, – кивнула подруга, – но, когда кто-то… гипотетически, – она иронично изогнула бровь, – просит консультации юриста, тот обычно рекомендует подчиняться законам. – Она повернулась к Нив и почти гневно зыркнула на нее. – Препятствовать правосудию – очень серьезное нарушение. А уничтожение улик – очень серьезный способ препятствовать правосудию.

– В каком смысле – серьезный?

– Я не юрист по уголовке, – пояснила Мэнди. – Но знаю тех, кто с этим работает. Максимальный срок за сокрытие улик – пожизненное заключение.

– Что? – ахнула Нив.

– Да, но столько обычно никому не дают. Насколько я знаю, срок варьируется от полугода до трех лет. Если твоя гипотетическая подруга сделала то, что ты сказала, я почти уверена, что она – или, может, он, друг – окажется в тюрьме как раз почти на три года.

– Но за чистосердечное же дают поблажки?

– Три