Ловцы черных душ. Дело летающего ведуна - Роман Валериевич Волков

было; пока это испытание не пройдешь, настоящим колдуном тебе никогда не стать. Когда настой колдовской пьешь, многие тайны жизни тебе открываются. Слышишь, как сок внутри деревьев течет, как кровь бежит по жилам, как боги на небесах между собой переговариваются, как слепые черви копошатся под землей, как вода из многих родников в могучий поток собирается, как зеленая трава пробивается из черной земли. Все это колдуну знать нужно. А без этого он не колдун, а докторишка городской, от которого толку чуть.

– Ладно, ладно, – нетерпеливо перебил его Муромцев. – Это все очень интересно, но вы поймите, на вас и ваших учеников упали очень серьезные обвинения. Пока что все ниточки ведут к только к вам. Чиновники вас обижали, и с христианской церковью у вас противостояние, и кровь, как говорят, вы используете в ритуальных целях, чтобы летать научиться…

Плечи колдуна задергались, неведомая сила изогнула его тщедушное тело, и он громко захохотал, откинувшись на стуле.

– Хо-хо-хо, хе-хе-хе! У тебя, сыщик, уж голова седая, а все в детские сказки веришь! Это только в книжках колдуны летают по небу, а богатыри их за бороду держат, в жизни такого не бывает. Мы – ведуны, летаем не телом, а разумом. Дух летает, а тело на земле остается.

– Хм. И что же, никто ни разу не пытался? Может быть, кто-то из учеников?

– Нет, мои ученики никогда. Хотя… – Старик внезапно помрачнел. – Действительно, был случай пару лет назад. Пришел ко мне один мужичок, вот как ты, такие же вопросы задавал, летать хотел научиться. Я ему все тоже самое объяснял, что настоящий колдун в этом мире летать не может. Да и зачем? Не нужно это, баловство одно. Колдун – он когда отвар пьет или священный дым воскуривает, он словно в иной мир проваливается. Там духи предков ему помогают, птицы и звери человеческими голосами говорят. Может колдун на самый верх подняться, где великие герои на облаках восседают, а может и свалиться в самый низ, в мир подземный, где души предателей и убийц находятся или злые духи и демоны. Оттуда можно и не выбраться, если силы достаточной нет. А по-настоящему сильным колдунам этого всего уже не нужно, ни отваров, ни курений. У них в голове словно дверца находится. Раз! И ты в том мире. Раз! И обратно в этом. Я так уже с трудом могу, а вот учитель мой мог еще как…

– Да Бог с ним, с вашим учителем! – оборвал его сыщик. – Кто? Кто спрашивал у вас про полеты? Что за мужичок?

– Да мужичок как мужичок. Не из нашей деревни, из дальней какой-то, – невозмутимо ответил колдун. – Уж и забыл я, как его звали. Из деревни он был из дальней, а из какой, тоже не упомню. Только приходил он поначалу к Женьке Шанюшкину, но брагу с ним не пил, песни не горланил, только сидел и на меня все зыркал. Видать, кто-то рассказал ему, что, мол, я учеников ищу. Сильный мужичок был, с великим даром. Только и дури у него много было, а послушания мало. Весь он злобой так и ярился. Из таких хорошие колдуны не получаются. Так вот ответил он мне верно на все вопросы испытания, хлебнул зелья, и тут-то сила его страшная и открылась. Ребятки мои, ученики, когда испытание зельем проходят, они все превращаются, кто в ворону, кто в рыбу, кто в лису или даже в волка бывает. – Увидев скептическое выражение на лице сыщика, старик поспешил объяснить: – Но это же, вы понимаете, все не на самом деле. Это я вам объясняю, чтобы вы меня за психического не приняли. Они в ином мире преображаются и сами себя такими видят, и я их тоже такими могу увидеть. Вот ваш этот… Он так в ворона превратился. Стало быть, мудрость в нем есть. А мужичок тот стал змеем-аспидом клыкастым, точь-в-точь как на иконах ваших рисуют: на башке вихор, как у бесов, изо рта пламень, клыки, когти, хвост. А в когтях он словно людей терзаемых держит, и кровь из них льется!

– И что?!

– Как что? Выгнал я его взашей со двора и сказал, чтобы больше он ко мне на версту не приближался. И дело с концом.

– И как, как найти этого мужичка?! – Муромцев подался вперед, хищно, как борзая, почуявшая добычу. – Имя, приметы?! Может, хоть название деревни вспомните?

– Я у своих учеников паспорта не спрашиваю, – обиженно возразил колдун. Он весь как-то осунулся, словно воспоминания утомили его, вытянули из него жизнь. – Мне их имена и прозвища без надобности. Я старый уже, болею. Помирать мне скоро. Я хочу свое мастерство, дар бесценный, другим передать, пока еще не поздно. Мало нас осталось, да и было немного. А ежели я буду у каждого спрашивать, кто, да откуда, да из какой деревни? Да как по батюшке кличут? Нет, так никого не выучишь. Мы же не в городской гимназии и не в полиции.

Старик снова согнулся в долгом приступе кашля, и когда он снова поднял голову, Муромцев заметил сгустки крови на его белой бороде. Сыщик, содрогнувшись, протянул старику свой платок и, пока тот утирался, попросил его еще раз с надеждой:

– Вы все же постарайтесь что-нибудь вспомнить об этом мужичке, много жизней от этого могут зависеть.

– Так, а я о чем говорю? – ослабевшим вдруг голосом проговорил колдун. – Запомнил я его. Сколько странных ко мне не приходило, а его запомнил. И вот почему запомнил – вроде он и наш деревенский был. Мордвин, из мокши. А одет по-городскому. И еще… В руках у него портфельчик был, небольшой такой.

Глава 19

Не прошло и двух часов, как дверь кабинета полицмейстера внезапно распахнулась, и Муромцев ворвался внутрь, потрясая тощей пачкой рукописных листов.

– Господа, прошу простить меня за вторжение, но сведения, которые я только что получил, меняют всю картину!

Он шлепнул листы на стол между закусками, тыча пальцем в карандашный набросок, изображающий некоего мужичка в картузе, похожего на мелкого стряпчего.

– Вот он, наш новый потенциальный подозреваемый!

Полицмейстер даже не прикоснулся к порезанному дольками лимону, лежавшему на блюдце, но его лицо все равно исказила кислая мина. Шеф жандармов резко встал из кресла и, массируя виски, отошел к окну; Муромцеву показалось, что он услышал несколько сказанных шепотом бранных слов. Полицмейстер, уже изрядно раскрасневшийся от коньяка, взял рисунок в руки, повертел его так и сяк, бросил обратно на стол и обратился к