Последний кайдан - Элла Чак

На его древке было выцарапано кем-то «Сэн хоси». Это означало «Тысяча звёзд» – именно столько отверстий лук пробьёт в небе, когда его стрелы коснутся небосклона или стана врага. Оружие с именем всегда обладает душой.

– Моё снаряжение! – удивилась я и поблагодарила Оками поклоном, принимая лук и колчан обеими руками.

– Ещё вот это.

Он скучающе плюхнул мне в протянутую ладонь красный конверт от Хатиро, из-за чего щёки мои запунцовели спелой вишней, а на шее выступили пятна размером с эту же ягоду. Оками добавил:

– Твой… допустим, сосед – в безопасности. С ним всё будет в порядке.

– Б-благодарю…

Оками не сводил взгляда со старого лука, который я вытащила из кофра.

– Чьё это оружие?

– Отец собирал разные древности. Когда мама начала продавать его коллекцию, я спрятала несколько вещиц. Эти лук, стрелы и гребень… Он поехал за ними в тот день, когда умер.

Рука метнулась к осиротевшей макушке.

– Потеряла во время пожара… гребня нет…

– Как он выглядел?

– Я помню отца только по фотографиям. В день моего рождения его не стало.

Оками закатил глаза:

– Не твой предок, а гребень.

– А… Ну, он с железным веером. Из него вынимаются маленькие кинжалы. На нём синие цветы. И лепестки двигаются.

– Ты это увидела, когда потеряла сознание?

– Думаешь, меня так может впечатлить заколка с двигающимися цветочками?

Оками вылупил глаза:

– Я про синие цветы, а не про заколку! Их ты увидела, когда упала в обморок в ванной?

Ноздри Оками раздувались. Его голова опустилась ко мне, и взгляд уставился в подсознание. Я сдерживала себя изо всех сил, чтобы не смотреть на его губы и не сравнивать их с персиком. Ни по цвету, ни по впечатлению.

Оками медленно говорил, раздувая выдохом ноздрей мою ставшую в два раза короче чёлку:

– Когда я поднял тебя на руки, твои глаза подрагивали влагой. Кончики пальцев дрожали, на лбу была испарина. Ты была в ужасе. Ты видишь мёртвых. Видишь ёкаев. Но в этот раз ты увидела что-то совсем другое.

– Ты успел заметить испарину и дрожь?

– Моё обоняние в тысячу раз сильнее твоего, и во столько же раз острее зрение.

– Я… не испугалась… я не хотела возвращаться оттуда…

– Что ты увидела?

– Сад из белого дыма. Вокруг – только сакуры. Их было ровно сто, и каждое дерево – без цветов и листьев… А ещё там стояла девушка. Посреди сада. Она делала вот так.

Я взяла чашку с чаем Мэй и дорисовала несколько цветов на её стене.

– Она так прикасалась к веткам.

– Она что-то сказала тебе?

Я уставилась на дно, к которому так резво стремилась. Я тонула то ли в новых знаниях, то ли в старых.

– Да… Она произнесла одними губами: «Призрачный самурай».

Мы с Мэй уставились на парня, а он закрыл руками лицо. Впервые мы видели его растерянность и даже панику.

– Сенсей? – позвала его Мэй, передав мне одежду, чтобы я переоделась из халата во что-то приличное. – Что не так?

– Сад, – ответил Оками, – пристанище духов, обретших покой. Но в саду, который видит Нацуми, деревья не цветут. Значит, нет его обитателям покоя. Значит, те, кто должен находиться там, ушли.

Я закончила переодеваться и теперь уворачивалась от расчёски в руках Мэй, как Чиби – от когтеточки.

– Куда? Куда ушли… ну, те из сада?

– Боюсь, что сюда… Нацуми.

– «Боюсь, что сюда, Нацуми». Без паузы! Сложно запомнить?

– Моя память оборотня знает, с чего всё началось.

– Что «всё»?

Я замерла в ожидании, и Мэй наконец-то начала колдовать над моей обгоревшей шевелюрой.

– Всё. Ты, Хатиро, Мэй, я. И следователь Ода. Пять столетий назад начались эти…

– Приключения? – предположила я.

– Мифы? – прозвучал вариант Мэй.

– Я бы сказал, все эти страдания.

Мэй расстроилась, я воодушевилась:

– Страдать, когда ты не один, – намного лучше, чем в одиночестве, разве нет?

– Я расскажу.

Оками набрал полную грудь кислорода, но я его прервала:

– Постой!

– Что-о-о? – выдохнул он. – Я тут собираюсь рассказать историю твоей династии… Нацуми! Обо всех нас!

Я вернулась с пледом, накинула его на плечи Мэй и села с ней рядом, когда она закончила мучить мои пряди, опрыснула их чем-то и велела ждать час.

– Теперь мы готовы тебя слушать.

– А плед тебе чем поможет?

– Когда тепло, не бывает страшно. Он как лето. Летом не страшно и не холодно.

Оками дёрнул бровью:

– Те четверо поспорили бы с тобой. Всё, что случилось с ними, произошло летом. Когда над землями, известными сейчас как Окура, стояло жаркое лето. Истинное Лето Красоты.

Оками начал говорить, и я словно оказалась в прошлом. Вместе с самураями, нашими предками, пятью столетиями ранее, преследуя их невидимой тенью… Хорошо, что не чёрной тучкой.

Пять столетий назад

– Чем же мы так прогневали Кагуцути? Словно все вулканы разом из его расчленённого тела ошпарили небо и оно дышит на нас этим адским зноем!

Мужчина двадцати пяти лет обмахивался веером. Волосы его были выбриты на лбу. С затылка к самым пяткам спускалась длинная чёрная коса, дважды обмотанная вокруг пучка у основания. Фамилия его была Ито. Он верил, что в волосах заключена его сила. И только камикири, дух с клешнями, нападающий на людей в бане и срезающий их шевелюру под корень, был способен забрать волосы Ито.

Но Ито не сдался бы без боя, независимо от того, ёкай перед ним или смертный. Самураи, такие же, как Ито, всегда помнили, что тот ни разу не поступился правилом «новая катана обязана познать кровь до захода солнца». По всем деревням разносился слух, что самурай Ито ждёт новое оружие, и в день, когда мастер вручал своё творение заказчику, улицы пустели. Ито сменил много катан и отрубил немалое количество голов, но главным его оружием были лук и стрелы.

– Давненько не было такого пекла в дни поминовения мёртвых.

К Ито подошёл его соратник, молодой парень. Щёки его блестели, как и губы, из-за чего Ито решил, что самурай Куроки только что поужинал.

– Что там у тебя? – уставился Ито в плетённую из бамбука корзину с крышкой. – Опять кота притащил?

– А вот и нет, – сдвинул брови Куроки, жалея, что поделился с товарищами своей слабостью к хвостатым питомцам.

– Ай, знаю я тебя, Куроки! – отмахнулся Ито. – Надеешься бакэнэко поймать? Демонические коты сами решают, на кого им смотреть, к кому подходить и с кем разговаривать. Вот я не ищу ничего необычного.