Голуби в траве. Теплица. Смерть в Риме - Вольфганг Кеппен

В своих мечтаниях Кетенхейве опережал время, в которое ему довелось жить. Он «ратовал за абсолютный пацифизм, за окончательное осуществление лозунга «Долой оружие!». Он сознавал, какую ответственность брал на себя, она угнетала его и не давала ему покоя. Но даже оставшись без союзников, без единого друга на Западе и на Востоке, не понятый ни здесь, ни там, он усвоил из уроков истории, что отказ от оружия и насилия никогда не приведет к таким несчастьям, как их применение».

Кёппен назвал свой роман и государство, где происходит его действие, «теплицей». В русском языке это слово однозначно, в немецком же «теплица», “das Treibhaus”, связана с глаголом “treiben”, означающим не только «выращивать» и «всходить», но и «гнать», «понуждать», «плыть по течению». Именно в такой «теплице» всходили и быстро шли в рост ядовитые злаки неонацизма и реваншизма, покорно плыли по течению обывательские массы, не понимая, куда оно их влечет, подвергались гонениям те, кто испытывал боль за будущее своей страны и своего народа.

«Что у нас позади? — думает Кетенхейве. — Оборонительные линии. Реки. Оборона на Рейне. Оборона на Эльбе. Оборона на Одере. Атака на Висле. А что еще? Война, могилы. А что впереди? Новая война? Новые могилы?» Нет, он не хотел новых могил, не хотел новых кладбищ, «ни европейских, ни малоевропейских». Но только «нехотения», как показывает писатель, уже недостаточно. Были нужны не просто благие пожелания, а решительные, целенаправленные действия.

Кёппен не раз обращает внимание читателя на опасности, которые присущи изображенному в романе времени. «Холодная война» грозила вот–вот перейти в горячую, небывалую по своим разрушительным силам. В ФРГ полным ходом шла «национальная реставрация, означавшая реставрационный национализм». Участие в антифашистском Сопротивлении, а тем более служба в военных формированиях антигитлеровской коалиции считались «непатриотичными». Да и ругать Гитлера, даже признавать, что он и его клика привели страну к катастрофе, тоже было чревато неприятностями. Ведь история Германии, включая и годы коричневого мракобесия, рассматривалась многими политиками, историками и публицистами как своего рода непрерывный поступательный процесс.

Средствами острой сатиры изображает писатель тех, кто стоял у кормила власти, кто толкал Западную Германию на путь военных авантюр. Вот Фрост—Форестье, влиятельный чиновник, «любивший вспоминать о своей службе в штабе главного командования сухопутных войск». Человек с большими связями, он мог влиять на правительственную политику, подбирать нужных людей на важные посты как в самой ФРГ, так и за ее пределами. Это он пытался отправить Кетенхейве послом в далекую Гватемалу, чтобы тот «не путался здесь под ногами».

В одном лагере с Фростом—Форестье и «банкир богачей» Штиридес и затаившийся нацист фон Тимборн, который дважды «сидел в Нюрнберге»: сначала на трибуне съезда

гитлеровской партии, потом на скамье подсудимых. И набожный лицемер Кородин, разыгрывающий из себя демократа и «слугу народа». Имея в своем гараже два роскошных автомобиля, он ездит в бундестаг на троллейбусе, чтобы потом поразглагольствовать о народных нуждах. И преуспевающий журналист Мергентхайм, который когда- то работал вместе с Кетенхейве в одной газете, но в отличие от него не эмигрировал, а стал верным прислужником нацистов.

Более сложным и противоречивым предстает в романе образ лидера боннской оппозиции Кнурревана, «человека старого закала», который «с ранних лет стремился к знаниям, потом к справедливости, а позднее, поскольку выяснилось, что знания и справедливость понятия ненадежные, трудно определяемые и всегда зависимые от некой неизвестной величины, устремился к власти». В тысяча девятьсот тридцать третьем году «бывшие фронтовики под вопли о фронтовом товариществе бросили Кнурревана, носившего в сердце кусок свинца, в концлагерь». А теперь, пользуясь славой борца–антифашиста, он выступает за создание западногерманской армии, «армии патриотов» под руководством «демократических генералов».

Пережившие военный разгром гитлеризма промышленные воротилы, которые «вкладывали капиталы в фюрера», гитлеровские генералы, которые привели к власти «бациллу из Браунау», вся эта «раковая опухоль на теле немецкого народа» неудержимо разрасталась, подавляя своими метастазами свободное развитие западногерманского общества. «Взаимное страхование от катастроф действовало безотказно», вечно вчерашние «снова были при должности», и все стало знакомым и привычным.

Именно поэтому так строго судит своего героя, Кетенхейве, автор. Да, Кетенхейве лично не совершал никаких преступлений, не кривил душой, никого не предавал, не оговаривал. Он не ходил на поклон к нацистам, не воевал за «великую Германию», но ведь и он несет вину за то, что Гитлер смог прийти к власти, что в Западной Германии вновь подняли голову недобитые гитлеровцы. Однако не всегда можно согласиться с авторским приговором. Ведь Кетенхейве старался до конца выполнить свой долг, он идет в бундестаг, чтобы выступить против большинства, против политики ремилитаризации, хотя и понимает, что «изменить правительственный курс в Бонне… не удалось бы даже Демосфену».

Протест Кетенхейве против создания западногерманской армии остался неуслышанным. Искать поддержки в движении сторонников мира, апеллировать к социал–демократическим, тем более коммунистическим кругам он не хотел, да и не мог. Потеряв всякую надежду, поняв свою обреченность, Кетенхейве решает уйти из жизни. «Депутат был совершенно бесполезен, был в тягость самому себе, и прыжок с моста принес ему освобождение» — такими словами заканчивается роман «Теплица».

В немецкой литературе прошлого картина прыжка с моста не раз приобретала символическое значение свободы. Можно, например, вспомнить сцену из шиллеровского «Вильгельма Телля», когда Гертруда говорит Штауфахеру: «Прыжок с этого моста принесет мне освобождение», или из романов «Успех» Фейхтвангера, «Фабиан» Кёстнера и других.

«Я многое предвидел, — писал Кёппен, — не имея желания прослыть пророком. Я хотел, чтобы была Германская республика, а не разделенная Германия с противоположными политическими воззрениями. Я хотел бы видеть великую немецкую демократию. Миролюбивую Германию, а не милита ристскую».

Многие причины, помешавшие осуществиться желаниям Кёппена и миллионов его соотечественников, убедительно вскрыты в романе «Смерть в Риме», изданном в 1954 году.

Волею случая в начале пятидесятых годов в Риме встретились немцы, чьи судьбы уже не раз перекрещивались. Среди них бывший генерал СС Готлиб Юдеян, приговоренный после войны к смертной казни, но сумевший избежать ее, как, впрочем, и многие другие нацистские преступники. Сбежав в одно ближневосточное государство, он быстро нашел новых хозяев, которым помогал теперь закупать оружие. В Италии он собирался также побывать на местах боев, где он якобы отличился в годы второй мировой войны. Выясняется, однако, что «отличался» он не фронтовыми подвигами, а жестокими расправами с мирным итальянским населением, женщинами, детьми, стариками. «Этот человек был палач, — так характеризует его