Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов

К тому времени, как поезд причалил к платформе, Акимов решил окончательно: «Сейчас на Красную сосну. Порассмотреть, поразнюхать, обыскать».

И тут возникла еще одна паническая мысль: как же Виктор, столько раз бывая в доме, никого не видел?! Не может же человек жить совершенно незаметно, в особенности теперь, как свет провели! Да, это отдельная история. Витька врезался серьезно, по самые брови. Сначала Сергей только шутил, предупреждая: смотри, там характер, прицеп в виде Соньки, в золовках Катерина и один уголовник уже есть. Будет и второй, если не завяжешь со своим толкачеством, левыми поставками и излишками в кассе. Эйхе лишь отмахивается и этой дряни тащит в клюве то жесть на крышу, то провода — а откуда достает? Вот не верь Акимов ему, как себе, точно бы предположил: имеет он отношение к нарисованным червончикам.

Но сейчас не об этом. Сергей вспомнил, что Вера говорила: на сегодня, на вечер, назначено ночное бдение, то есть будут потрошить Натальины индийские эскизы — значит, что в доме никого не должно быть. Акимов приободрился: «Вот и отлично! Дома никого, соседей нет. К тому же Волин сам предписал искать под фонарем. Нет времени рассусоливать, если он там — пристрелю к чертовой матери. А что? Раз уж он уже мертв и так».

План? Похоже на то. Сергей с платформы направился на Красную сосну.

Глава 23

Для желающего как следует спрятаться и держать оборону дом Введенских расположен удачно: к нему из жилых кварталов идет одна дорога, хорошо просматриваемая. Если есть желание сбежать, то тоже удобно: с одной стороны — лес до железной дороги и далее, с другой — расселенные дома и иного рода развалюхи, те же сортиры, дровяные сараи — отстреливайся не хочу.

Акимов нарочно пошел кругом, через лес. Фонарь Витьки светит как сумасшедший. Сергей тут не был со времени отъезда Кати, поэтому в глаза бросились изменения, подчеркнутые к тому же электричеством. Оно же все освещает, не разбираясь, хорошее, плохое. Во дворе беспорядок, как на стройке. Огород заброшен, сплошные сорняки, фамильная яблоня паршивеет. И даже почему-то окна на половину Кати забиты, плотно, как стена. Когда Сергеевна уезжала, не было этого. Кто забил, Наталья? Сергей представил себе эту царь-птицу с хрупкими пальчиками, бойко орудующую молотком, в зубах гвозди — ну нет же. Витька? Ему вроде незачем.

Света в доме не было, хотя провод был прокинут на крыло Натальи. Дым из печной трубы не шел. Акимов, держась в тени, по большой дуге обошел хибару. Похоже, никого. Или же кто-то таится.

«Ну раз я все равно тут, чего не зайти?» — решил Сергей, открывая кобуру и доставая «ТТ».

Ключ от половины Натальи был на месте, под крыльцом. Дверь поддалась тихо, без обычного скрипа, видимо, недавно смазанная. Сергей думал: не разуться ли на крыльце, чтобы не скрипеть, но решил, что не надо. Случись бежать — не в портянках же.

Войдя, он потянул носом: ни чужого, ни даже необычного духа. Сухая лаванда Натальи, старое дерево, немного прокурено, но не табаком, в доме никто не курит — это дым от печи. Воздух вроде стоялый, Наталья постоянно боится, что Соньку ее золотую просквозит, в доме не затхло, а уютно, как в бабушкином сундуке.

Акимов вышел в чудо-комнату, которая у Введенской умудряется быть и кухней, и мастерской, и спальней, и детской. Чисто до жути — полы выскоблены до светлых жил, половики разложены… нет — выстроены, как на плацу, даже по осям комнаты. И внутри окна свежайшая вата, и на окне ни следа пыли, пыльцы, точно эта мелочь сама стесняется садиться на такие сияющие стекла. Ненормальная чистота. Такая дома у Сергея бывала лишь тогда, когда Веру выводили из себя или Оля слетала с резьбы — вот тогда они набрасывались на уборку и полы затирали до дыр.

Все на своих местах, нового не появилось, все по-прежнему, бедненько. Из роскоши — ящик с красками и иным художественным добром да швейная машинка. Где-то был Сонькин плюшевый медведь — ревун, не видать его, наверное, в лагерь взяла.

Или вот, за занавеской, на топчане. Топчан, на котором на пару Сонька с Натальей дрыхнут, задернут ситчиком, пошитым на манер буржуазных занавесей, с полукруглыми складками по верху, прищипками и прочей драпировкой — царский полог, не иначе. Само собой, Сергей сунул нос и за него — нет, и там с топорами никто не хоронился. Пусто, кровать идеально застелена, ни складочки, две подушки в чехлах, расшитых гладью.

На столе добра прибавилось. Под салфеткой — как всегда, белоснежной, крахмальной — стояли кружечка Соньки, эмалированная, с зайцем, два чисто вымытых стакана. А еще — какая-то совершенно невероятная штука.

Хибара Введенских — это как дверь в какой-то другой мир. Тут ниоткуда могло появиться что угодно, хоть конь троянский, хоть птица Феникс. Когда оформляли изъятие, тут и у музейных челюсти отвалились: да тут на музей! А Наталья-лиса только ресницами хлопала: кто ж знал, что этой милой картиночке место в Третьяковке, а пустяковой рюмочке — в Эрмитаже?

Ну а как же. Все в рамках легенды, согласованной Сорокиным и Введенским. Торгуясь, как черт, Лукич выговорил подход к сестрице — темнота и полное отсутствие образования, знать ничего не знала, пилила и малевала, не ведая, что и на чем. Подписывая все не глядя, Михаил напомнил неоднократно: он спас сотрудника милиции, деятельно раскаялся, своими руками задержав подельника, имеет трудное детство, издержки дворянского воспитания и тяжелую наследственность, ибо незаконнорожденный. И главное — он все-все выдал, сполна! Все ли? Ну да?

А что делает тут этот… уж и подстаканником-то не назовешь! Шедевр. Не обычный подстаканник, как у нормальных людей, — круглый, упорядоченный, а весь угловатый, нагловато-красивый. Вниз расширяется, вверх сужается, и по кромке пущены самой тонкой работы, как настоящие, ветви, цветы, листья — и как раз на них и посверкивают стекляшки, как роса поутру. Мерцают звездами, даже в сумерках. Точно картинку сказочного леса взяли, свернули в цилиндр и отлили из олова. Это же олово?

Акимов взял вещицу, поднес к глазам: так, вот клеймо — не олово, значит. И не одно клеймо, на внутренней стороне обода донышка располагались сразу несколько прямоугольничков. Маленькие, но четкие, каждую черточку видно: «925» со звездочкой, лев с поднятой лапой, корона. «Сволочь Лукич. Серебро же. Еще и с камнями. Муровские весь дом перетряхнули,