Добро пожаловать в Купер - Тарик Ашканани

К тому времени, как я окончил школу, дела у нее шли уже совсем плохо. Почти пропал аппетит, она постоянно уставала. Иногда я слышал, что она с трудом дышит. Глаза сделались как будто пустые и с каждым днем все глубже и глубже проваливались в глазницы. Казалось, она все время грустит. Может, и впрямь грустила. Все ее тело словно высыхало.

Я начал работать на птицефабрике.

По восемь часов в день, три дня в неделю, грузил коробки в кузов грузовика, а когда возвращался домой, помогал маме сходить в туалет.

Думаю, это произошло примерно через четыре месяца после того, как ей поставили диагноз. Она начала принимать витамины в таблетках, потому что больше ничего не могла проглотить. Я покупал эти таблетки коробками, и она ела их, как конфеты, и постепенно чахла. Однажды вечером я вернулся с работы и увидел, что она лежит на полу. Упала с кровати, пытаясь дотянуться до тумбочки. Одному богу известно, как долго она там пролежала.

Я уже рассказывал вам о том, какой она была в молодости. До того, как ее сломила тюрьма. Тогда она была сильной. Отстаивала то, во что верила, то, что считала правильным. Жаль, что мне не довелось узнать ее такой.

Большая часть жизни моей мамы прошла под влиянием других людей и давлением внешних обстоятельств. Ее мать. Роберт. Читтенденское региональное исправительное учреждение. Рак.

В то время я не знал, изменится ли потом мое отношение к произошедшему. Но сейчас, спустя годы, я воспринимаю все так же. Некоторые вещи в этой жизни неподвластны времени, и одна из них – милосердие. Когда жизнь подходит к концу, мы мало что можем контролировать, но кое-что все-таки можем. Мы можем решить, как уйти. И я знаю – просто знаю, – что, если бы мой ребенок застал меня худого как скелет, лежащим со сломанным бедром, я бы умолял его накрыть мне лицо подушкой и держать ее крепко, пока я не уйду из этого дерьмового мира.

Новичок малость побледнел. Вряд ли ожидал, что история примет такой оборот. На мой взгляд, я оказал ей услугу. Говорю ему, что она не сопротивлялась. Не пыталась оттолкнуть меня или попросить остановиться. По-моему, она улыбалась под подушкой.

Глава 35

Остаток ночи я провел без сна.

Снова шел дождь. Я стоял у окна спальни, смотрел, как тают последние островки снега, и думал, что, если погода не изменится, от него не останется ничего. На кухне, в глубине шкафчика, обнаружилась бутылка, на столе – стакан. Надеяться, что сон все же придет, не приходилось. Да я его и не ждал.

И вот я сидел за кухонным столом и смотрел, как по стеклу сбегают струйки. Бутылка стояла передо мной, и на нее я тоже временами посматривал. В кухне было холодно. Часы на сотовом показывали четыре утра. Я позвонил ей – она не ответила. Я отложил телефон в сторону и потер лицо.

Я ждал, сколько мог – по правде говоря, не так уж и долго, – и все-таки налил. Хмельной запах ударил в нос сразу, как только я открутил крышку. Теплый и тяжелый, как толстое одеяло. Рот уже наполнился слюной, и губы раскрылись сами. Я вертел и вертел стакан в руках, а когда позвонил ей снова, она опять не ответила.

Может, все-таки выпить? Немного. Успокоить желудок, включиться. В холодильнике лежали яйца, вполне еще пригодные в пищу. Глоток-другой поможет подняться, приготовить на завтрак омлет. Потом выпить кофе, крепкого, черного, и продержаться до рассвета. Как посветлеет – на пробежку. Когда я забросил бег? Да, пожалуй, уже несколько месяцев назад.

После пробежки я всегда чувствовал себя хорошо. В голове прояснялось. А ясная голова мне сейчас нужна была в первую очередь. Тогда я буду знать, что делать. Тогда у меня будут ответы на все вопросы. Я повертел в руках стакан. Только один глоток, чтобы взбодриться.

Я уже поднес стакан к губам, и тут телефон зазвонил.

* * *

Я впустил Мэнсфилд, и мы пошли на кухню. Стакан все еще стоял на столе, нетронутый. Она глянула на меня и вылила содержимое в раковину. Отправила меня в душ. Когда я вернулся, она уже сварила кофе.

– Теперь легче?

– Намного. Я тебя не разбудил?

Она хмыкнула.

– Я, когда работаю над делом, сплю мало.

Некоторое время мы сидели молча. Как-то вдруг разом навалилась усталость.

– Ты выросла в Омахе? – спросил я.

– Поздно, Томас.

– Просто поддерживаю разговор.

– Прошло три дня. Что у тебя есть?

– Господи, ты когда-нибудь расслабляешься?

– Расслаблюсь, когда все это закончится.

– Почему-то я в этом сомневаюсь. – Я посмотрел на нее поверх чашки.

Она отвела глаза. Повисло ледяное молчание.

– Я с Западного побережья. Из Санта-Круза. Изучала в колледже бизнес – только чтобы порадовать отца. Как только закончила учебу, переехала в Омаху. Сбежала от него. Подала заявление о приеме в ФБР и провалила почти все вступительные экзамены. Сняла студию и пошла в академию патрульной службы штата. И вот, десять лет спустя, я здесь.

Она отпила свой кофе, поерзала на стуле.

– Санта-Круз, – задумчиво сказал я. – Однажды я занимался там серфингом.

Мэнсфилд вздохнула и отвернулась.

– Это Рейчел?

Я даже вздрогнул. Должно быть, она заметила фотографию на подоконнике. И когда я ее туда положил?

– Что ты о ней знаешь?

– Только то, что написано в твоем досье.

– Я и не знал, что у вас есть на меня досье.

– У меня есть досье на всех.

Я фыркнул. Сделал глоток кофе и вздохнул, внезапно пожалев, что все-таки не выпил виски.

– Да, Рейчел, – сказал я.

Мэнсфилд задержала на фотографии взгляд.

– Симпатичная девушка.

– Да… была. – Ее слова о досье не выходили у меня из головы.

– Винишь себя в ее смерти? – Она пристально посмотрела на меня.

– Я за многое себя виню.

– Ответ неполный.

– Можно поговорить о чем-нибудь другом?

– Есть люди, которые могут сказать, что в Ди-Си ты сделал кое-что хорошее.

– Хорошее?

– Ну да, посадил грязного копа.

– Грязного копа. – Я покачал головой. – Я и сам был грязным копом.

– Считаешь, ты должен сидеть в тюрьме?

Я пожал плечами.

– Я… всякого наворотил.

– Знаю. – Снова ледяной тон.

– Я имею в виду с тех пор, как сюда попал.

– Учитывая, что в Купере ты меньше двух недель, это впечатляет.

Я допил кофе.

– Мне действительно нужно немного поспать.

– А вот этого не надо.

– Чего?

– Не увиливай.

– Я устал.

– Привет, ты мне сам позвонил.

Я тяжело вздохнул, прижал пальцы к усталым глазам.

– Знаешь, я понимаю, – продолжала Мэнсфилд. – Глубоко внутри у тебя живет чувство вины, и оно не дает тебе покоя. Твой капитан отправил тебя в Купер, чтобы ты начал все с чистого листа, а ты, наверно, думаешь, что можешь завершить здесь свой путь к саморазрушению. Попасть за решетку или словить пулю при исполнении. Или даже просто упиться до смерти. Проваляться три недели на койке с фотографией мертвой подруги, пока сосед не заинтересуется, чем же это воняет. Что ж, возможно, ты именно этого и заслуживаешь.

Я поднял голову и уставился