Арсен Люпен и Остров Тридцати Гробов - Морис Леблан

Старый Друид подошел и нежно, отеческим тоном проговорил:

– Нет, дружок, без меня ты отсюда не выйдешь. Только у меня есть ключ, только мне известно волшебное слово. Почему ты колеблешься?

– Я вас не знаю.

– Дитя мое! Если бы я предложил тебе что-нибудь непорядочное, несовместимое с твоими понятиями о чести, тогда мне были бы понятны твои сомнения. Но мое предложение не может задеть даже самую щепетильную совесть. Ну что, согласен? Нет? Великий Тевт! Что же тебе еще нужно, о недоверчивый Ворский? Может, чудо? Господи, да чего ж ты раньше не сказал? Я ж могу творить их сколько влезет! Угощаясь каждое утро чашечкой кофе с молоком, я делаю маленькое чудо. Подумай только: Старый Друид пьет кофе! Да у меня лавочка битком набита всякими чудесами, даже сесть некуда. Что ты предпочитаешь? Воскрешающие лучи? Или лучи для роста волос? А может, лучи для угадывания будущего? Что угодно – на выбор. Да вот, кстати: в котором часу тридцатая жертва испустила последний вздох?

– Откуда я знаю!

– В одиннадцать пятьдесят две. Ты так разволновался, что в этот миг у тебя стали часы. Посмотри-ка!

Это была какая-то нелепость. Потрясение, вызванное сильными переживаниями, никак не может отразиться на часах переживающего. Однако Ворский, сам того не желая, вытащил часы: они показывали одиннадцать пятьдесят две. Он попробовал было их завести, но увидел, что часы сломались.

Не давая ему опомниться, Старый Друид продолжил:

– Ты изумлен, да? А между тем для мало-мальски знающего друида это пустяк. Друид видит невидимое. Более того, он, если нужно, может сделать это видимым. Ворский, хочешь увидеть то, чего не существует? Как тебя зовут? Я не имею в виду твою фамилию – Ворский, я имею в виду твою настоящую фамилию – фамилию твоего папочки.

– Об этом – ни слова, – прошипел Ворский. – Эту тайну я не раскрою никому.

– Тогда зачем ты ее записал?

– Я ее не писал.

– Ворский, фамилия твоего папочки записана красным карандашом на четырнадцатой странице записной книжки, которая у тебя с собой. Посмотри.

Машинально, словно автомат, движения которого направляются чужою волей, Ворский достал из внутреннего кармана жилета бумажник, в котором лежала тетрадочка из сшитых вместе чистых листков. Дойдя до четырнадцатой страницы, он с неописуемым ужасом пробормотал:

– Но это невозможно! Кто это написал? И вам известно, что здесь написано?

– Доказать?

– Нет-нет, ни слова! Я запрещаю…

– Как хочешь, старина. Я только хотел, чтоб ты понял. А мне это ничего не стоит! Когда я начинаю творить чудеса, то не знаю удержу. А, вот еще забавная штука! Ты ведь носишь под рубахой медальон на серебряной цепочке?

– Ношу, – с лихорадочно горящими глазами ответил Ворский.

– И он пуст, там сейчас нет фотографии, которую ты носил в нем прежде?

– Да. Там был портрет…

– Твоей матери, знаю, и ты его потерял.

– Потерял… В прошлом году.

– Точнее, считаешь, что потерял.

– Вот еще! Медальон же пуст.

– Ты считаешь, что он пуст. Это не так. Взгляни-ка.

Вытаращив глаза, Ворский так же механически расстегнул пуговицу и потянул за цепочку. Появился медальон. В круглой золотой рамке виднелся женский портрет.

– Это она, она… – ошарашенно прошептал Ворский.

– Точно?

– Да.

– Ну и что ты обо всем этом скажешь? Никакой фальши, никакого жульничества. Старый Друид всегда в форме! Готов ли ты теперь следовать за ним?

– Готов.

Ворский сдался. Этот человек его покорил. Суеверность Ворского, его атавистическая вера в таинственные силы, вся его беспокойная и неуравновешенная натура вынуждали его к безусловному повиновению. Недоверие в нем осталось, но оно уже не мешало ему подчиниться. Он спросил:

– Это далеко?

– Рядом. В большой гостиной.

Отто и Конрад, вконец опешив, молча слушали этот диалог. Конрад попробовал было что-то возразить, но Ворский оборвал его:

– Если ты боишься, проваливай. Однако… – с нажимом добавил он, – однако мы пойдем с револьверами наготове. При малейшей опасности стреляй.

– Стрелять в меня? – насмешливо поинтересовался Старый Друид.

– Мы выстрелим в любого врага, будьте покойны.

– Ладно, иди вперед, покойный Ворский.

Тот не двигался с места, и старик расхохотался:

– Покойный Ворский! Ты, кажется, находишь, что это не смешно? Впрочем, я тоже. Но пошутить-то можно… Ну так что, идешь ты или нет?

Он повел их в дальний конец склепа, и там луч фонаря выхватил из темноты узкое отверстие в нижней части стены, уходившее куда-то вниз.

Немного помявшись, Ворский нырнул в отверстие. Он прополз на четвереньках по узкому и неудобному лазу и через минуту оказался в большом зале.

Остальные последовали за ним.

Старый Друид торжественно объявил:

– Зал Божьего Камня.

Зал был просторным и величественным и своими размерами и формой напоминал площадку, находившуюся на поверхности прямо над ним. Вертикально поставленные камни, походившие на колонны громадного храма, располагались такими же рядами, как менгиры наверху, и были вырублены таким же допотопным топором без каких бы то ни было забот об изяществе и симметрии. Пол был выложен огромными, неправильной формы плитами, которые прорезала целая система канавок и на которых сверкали круги света, лившегося откуда-то сверху.

В центре зала, прямо под садом Магеннока, стоял сложенный всухую постамент метров пяти высотой. Над ним вздымался дольмен, состоявший из мощных вертикальных колонн и лежащей на них продолговатой овальной плиты из гранита.

– Это он? – выдавил Ворский.

Не отвечая ему, Старый Друид заговорил:

– Что скажешь? Здорово строили наши предки, верно? А какая изобретательность! А какие меры предосторожности против нескромных взглядов разных невежд! Знаешь, откуда проникает свет? Мы ведь в подземелье, и никаких окон тут нет. В верхних менгирах сверху донизу прорезаны расширяющиеся каналы, через которые сюда и поступает много света. Солнечным днем в полдень зрелище просто феерическое. При своей художественной натуре ты завыл бы от восхищения.

– Так это он? – повторил Ворский.

– Это, безусловно, священный камень, – невозмутимо подтвердил Старый Друид, – потому что он господствует над подземным жертвенником, который здесь самый главный. А под ним есть другой, защищенный дольменом, – его тебе отсюда не видно, – на нем-то и совершались самые важные жертвоприношения. Кровь стекала с постамента и через эти вот канавки попадала прямо в море.

Волнуясь все сильнее, Ворский спросил:

– Значит, это он? Давайте подойдем.

– Не стоит, – с раздражающим спокойствием остановил его старик, – это еще не тот. Есть тут и третий камень – чтобы его увидеть, тебе достаточно немного поднять голову.

– Где? Вы знаете это точно?

– Проклятье! Посмотри получше: на верхней плите, под самым сводом, который выложен чем-то вроде плит. Ну что, узрел? Та плита, что чуть сбоку и так же вытянута, как верхняя плита? Похожи как две капли воды… Но настоящая лишь одна, с фабричным клеймом, все честь по чести.

Ворский чувствовал себя обманутым. Он ожидал, что все будет гораздо сложнее, что хранилище камня будет более таинственным.

– Это – Божий Камень? – осведомился он. – Но в нем нет ничего особенного!

– Это издали, а рассмотри ты его поближе… Он с разноцветными прожилками, всякими светлыми ниточками, необычный… Одним словом, Божий Камень – он и есть Божий Камень. Но ведь ценится он не столько за внешний вид, сколько за чудесные свойства.

– О каких свойствах ты говоришь? – спросил Ворский.

– Он дарует жизнь или смерть, сам знаешь, и еще всякое другое.

– Да что же именно?

– Ты слишком много от меня хочешь, черт возьми!

– Как! Вы не знаете…

Старый Друид наклонился к Ворскому и доверительно произнес:

– Послушай, Ворский, должен тебе признаться, что я немного прихвастнул и что моя роль при всей своей неизмеримой важности… хранитель Божьего Камня – это тебе не шутка!.. – моя роль ограничена более могущественной силой, чем моя.

– Какой еще силой?

– Силой Веледы.

Ворский взглянул на старика с новым беспокойством:

– Веледы?

– Ну, в общем, той, кого я называю Веледой, последней жрицей кельтов, а как ее зовут на самом деле, я не знаю.

– А где она?

– Здесь.

– Здесь?

– Да, на камне