Посох епископа - Наталья Николаевна Александрова

Не могу сказать, что мы шиковали, но на еду денег хватало, а одежду мать присылала. Была она малость поношенная, — видимо, мать покупала все в секонд-хенде или просто брала у знакомых.

Я рано научилась шить, и, подрастая, проводила вечера за старенькой бабушкиной швейной машинкой, перешивая и переделывая одежду.

И все равно те годы вспоминаю я с благодарностью.

Мать приезжала редко, даже не всегда на мой день рождения, — пообещает приехать, потом подарок пришлет, иногда в тот день и позвонить забывала.

Думаю, вы уже догадались, что не были мы с ней особенно близки, и это еще мягко сказано.

В последний раз мать приехала, когда я оканчивала секретарские курсы. Теперь я понимаю, что ее вызвала бабушка, потому что узнала уже о своей болезни. Очевидно, был у них серьезный разговор, потому что после курсов я поехала в Петербург.

Мать к тому времени была замужем, кажется, второй раз или третий, я не интересовалась. Вообще, у нее с личной жизнью не складывалось, и вовсе не потому, что я ей мешала. И квартира была.

Потом я поняла, что все дело было в ее характере.

Короче, я приехала с чемоданом прямо к ней на квартиру. Мне выделили комнату, муж ее отнесся ко мне неплохо, встретил приветливо, расспрашивал о жизни в маленьком городе, и мне понравился. Звали его Георгий.

Не могу такого сказать о матери, она явно была совсем не рада единственной дочери. Ну, квартира двухкомнатная, кухня небольшая, ванная одна, а тут толчется взрослая девица… мало какой женщине такое понравится.

Но все же мать могла вести себя по-другому, а не устраивать дикий скандал, когда, вернувшись из парикмахерской, застала нас с Георгием мирно чаевничающих на кухне. Ну, смеялись мы, конечно, слишком громко, и музыка играла, так и что такого?

Вот скажу как на духу, что у меня и мыслей никаких насчет этого Георгия не возникало. Просто интересно было с ним разговаривать. Про него ничего не скажу, но никаких намеков он мне не делал и в темном углу прижать не пытался. И вовсе незачем было матери орать такое, что мне плохо стало, с непривычки-то.

Георгий, надо полагать, был человек обстрелянный, он первый заметил, что я закатываю глаза и валюсь на бок, поэтому успел подхватить меня, пока я не свалилась на пол.

Что дальше было, я не помню, очнулась уже на кровати, мать больше не орала.

Через два дня она сказала, отводя глаза в сторону, что сняла мне квартиру и оплатила ее вперед за два месяца. Я была очень рада, что съезжаю.

К тому времени я уже нашла работу, потом поменяла ее на лучшую, потом поменяла квартиру… в общем, моя жизнь потихоньку налаживалась. С матерью мы не общались, от бабушки узнала я, что через некоторое время она с Георгием развелась, — очевидно, он тоже долго не выдержал ее характера.

Сейчас я думала о том, что придется с матерью увидеться, чтобы прояснить вопрос, каким боком тут замешан Вадик Орловский. Может, он просто однофамилец того, отца Евы? Так или иначе, это надо непременно выяснить.

Я прислушалась к себе и не ощутила привычной тоски и обиды, а только злость. Пускай только попробует не дать мне ответы на все мои вопросы, уж я сумею их из нее вытрясти!

Если бы не разбудил меня Василий, я бы проспала на работу. Но кот уселся на подушку и теребил меня лапой. Я открыла глаза и увидела, что времени ни на что нет, поэтому успела только умыться и что-то сунуть ему в миску.

Начальник уже был у себя, я перехватила его укоризненный взгляд через стеклянную дверь кабинета. Говорила уже, что он вообще-то мужик невредный, но иногда на него находит патологическая любовь к трудовой дисциплине.

Я выждала минут десять и отправилась за кофе; у автомата перехватил меня Тимофей.

— Привет, — сказал он, потоптавшись рядом и следя за тонкой кофейной струйкой, бежавшей в стакан, — а я вот тут хотел сказать…

— Что такое? — Я взяла стаканчик и посмотрела на него весьма недовольно.

Терпеть не могу, когда мне мешают пить кофе!

— Понимаешь… — Тимофей помялся, — я тут кое-что предпринял… В общем, теперь я знаю, где они базируются… ну, те люди, которые чего-то от тебя хотели…

— Они хотели, чтобы я сказала им, где Алена. — На всякий случай я решила особо ни о чем не распространяться.

Пусть он думает, что я понятия не имею, где она находится.

Это было почти правдой, потому что я не знала, где Алена сейчас, подозревала только, что она будет крутиться вокруг дома Пиковой дамы, потому что там спрятаны краденые алмазы. Но Тимофею про это я рассказывать не собиралась. Не в таких мы с ним отношениях, чтобы откровенничать. Да и вообще, может, он привирает, что выяснил про тех людей что-то и что есть у него теперь на них управа…

Хотя надо признать, что те двое в черной машине меня не беспокоят.

Я допила кофе и ушла, заметив, что Тимофей грустно посмотрел мне вслед.

— Чего это он? — спросила попавшаяся мне навстречу Лена Сверчкова.

— Понятия не имею! — Я пожала плечами.

Хорошо, что Ленка не сплетница, а то через пять минут весь офис узнал бы, что у нас с Тимофеем роман! Хотя никакого романа и в помине нет, и вообще, он мне не нравится совсем, но попробуй объясни это нашим офисным сплетницам!

Мой телефон пискнул, выдавая сообщение от Катерины. Она прислала фотографию свидетельства, выданного мне при рождении, — ну да, вон дата внизу, двадцать восемь лет назад.

Орловская Дарья Вадимовна, дальше дата рождения, потом родители: отец — Орловский Вадим Алексеевич, мать — Синицына Елена Дмитриевна…

Вот так вот, черным по белому написано.

Значит, этот самый Вадик Орловский, что на фотографии, точно мой отец. Но кто же тогда Синицын?

Да никто, наверняка не было такого человека, это просто его вписали в документ, что называется, от балды, когда новое свидетельство о рождении выдавали.

Фамилию мать дала мне свою, а отчество дедушкино. Она — Дмитриевна, и я — Дмитриевна. Бабушка много рассказывала мне про деда, он рано умер и, по ее словам, был хорошим человеком.

Впрочем, я уж теперь ничему не верю. Ведь бабушка тоже участвовала в обмане!

Ее теперь ни о чем не спросишь, но мать так просто от меня не отвертится.

Не спрашивайте, как я досидела до конца рабочего дня; был только один приятный момент: выдали премию,