Ход убийцы - Песах Амнуэль

побоялся бы оставить следы». И на том спасибо. Чего я терпеть не могу в полицейских — так это их внутреннюю убежденность в том, что первая же версия, которая кажется правдоподобной, должна быть еще и верной.

* * *

Второй разговор с Амноном не принес мне морального удовлетворения. Я еще раз объяснил ему, чтобы он отвечал на вопросы следователя только в моем присутствии. По-моему, Куперман понял, но я не был уверен, что он так и поступит. Что-то он от меня скрывал. Возможно, это «что-то» не имело отношения к делу. Но ощущение недоговоренности не оставляло меня и не позволяло строить пирамиду умозаключений. Какие, к черту, умозаключения, если подзащитный прячет, возможно, самый важный, камень? Через каждые два слова Куперман повторял, как заведенный: «я не убивал»…

Знал я одного такого же — Йоси Бар-Меира, слава Богу, он не был моим клиентом. Такой весь из себя благородный, все время говорил «это не я, я не мог убить», и ему невозможно было не поверить. Тем не менее, Далию Охана убил именно он — они были любовниками, и Йоси задушил женщину, причем хладнокровно, заранее обдумав все возможные последствия.

Куперман, конечно, из другой породы, да и знал я его не первый год, но мог ли однозначно утверждать, положа руку на сердце: убивал не он? Да, Амнон не выносил крови. Но много ли было крови в данных конкретных случаях? Почти не было. К тому же, нанеся удар, убийца мог даже не глядеть на жертву. Яд действовал быстрее ножа. Но, черт возьми, откуда, в таком случае Куперман взял яд — не какую-то крысиную отраву, которую можно приобрести в любом магазине, а редкий препарат, запрещенный к продаже? И что он сделал с остатками яда — если, конечно, были какие-то остатки? Ведь во время обыска в квартире Купермана не нашли ничего, иначе Нисан упомянул бы об этом.

Я вернулся в офис, было уже семь вечера, дома меня не ждали, я предупредил, что вернусь поздно. Рина, моя секретарша, ожидала в приемной, читая «Лаиша», и я отпустил ее с миром, хотя полезнее было бы, наверное, заставить ее переждать: на улице не просто лило, как из ведра, но лило с каким-то ожесточением, по мостовой текла не река, но водная лавина. Нормально. Месяц назад мошавники требовали у правительства денег, чтобы справиться с засухой, теперь они будут требовать денег, чтобы справиться с наводнением.

Я набрал номер Меира Сингера и немедленно услышал его бодрый голос:

— Детективное агентство «Сингер» к вашим услугам.

— Именно услуга мне от тебя и требуется, — сообщил я.

— Цви! — обрадовался Сингер, надеюсь, искренне. — Давно не виделись! Рад слышать твой голос.

— И даже узнать его, хотя мы действительно не разговаривали почти полгода.

— Всегда узнаю хороших клиентов. Ты сказал, что тебе нужна услуга, я не ослышался?

— Не ослышался. И если через десять минут ты будешь у меня в офисе, то узнаешь подробности.

— Дело об убийствах. Подозреваемый Куперман — твой клиент. Буду через восемь минут, если не утону.

Что мне всегда нравилось в Сингере — он понимал с полуслова. Иногда он понимал даже больше, чем я мог сказать. Восемь минут? Хорошо, если он будет через полчаса. И надеюсь, он действительно не утонет.

Сингер приехал с семьей из Америки девять лет назад. Семья у него была немалая — шесть детей, а в Израиле он создал еще троих. Славные ребята, но я их всегда путал, различая, в основном, по росту. Юрист по образованию, Меир несколько лет работал в криминальное отделе Нью-Йоркской полиции, но то ли не сошелся характерами, то ли совершил какой-то служебный проступок — во всяком случае, его уволили. Видеть себя вне полицейских расследований Сингер не мог. По-моему, это было основной причиной его репатриации. Мы никогда об этом не говорили, но, как мне казалось (что там казалось, я был убежден в этом), Сингер не разделял сионистских идей — каждый человек, еврей, в том числе, должен жить там, где хочет, а не там, где ему велит национальное самосознание. Сингер захотел жить в Израиле, и я не спрашивал — почему.

Но однажды я спросил, почему он открыл свое частное детективное бюро, а не попытался устроиться в полицию. Меир долго молчал, я уже потерял надежду получить ответ, но, наконец, он все же открыл рот и произнес то, что я запомнил надолго:

— Человек должен жить только там, где ему нравится. Человек должен делать в жизни только то, что ему нравится. И единственное, чего человек делать не должен, это нарушать закон — даже если закон ему не нравится.

Понятно, да? Агентство «Сингер» долгое время (год? Полтора?) еле сводило концы с концами, сам Меир занимался слежкой за неверными женами и мужьями, и это, в конце концов, начало приносить ему неплохой доход. Нравилось это Сингеру? Вряд ли. Он изменял своим принципам, но как иначе он мог встать на ноги? А когда, наконец, встал (после блестящего расследования убийства Сильвии Веред), то мог позволить себе выбирать дела по вкусу и получать от работы истинное удовольствие.

Мы работали с Сингером девять лет, я уж и не помнил, сколько расследований Меир провел по моим поручениям. Наверняка, не меньше двух десятков. Надеюсь, что он получал удовольствие. Во всяком случае, от оплаты.

Он всегда появлялся бесшумно. Обычно вздрагивала Рина, но сейчас в приемной никого не было, и вздрогнуть пришлось мне, когда, подняв глаза от бумаг, лежавших на столе, я неожиданно обнаружил стоявшего в дверях Сингера.

— Когда-нибудь, — пробормотал я, — ты доведешь клиента до инфаркта, и тебе пришьют дело об убийстве по неосторожности.

Сингер хмыкнул, стянул с себя куртку, хотя, по идее, должен был бы снять брюки — куртка была почти сухой, зато нижняя половина брюк выглядела так, будто Сингер переходил вброд Иордан.

— Итак, Куперман, — сказал Меир, усаживаясь в кресло у журнального столика и приглашая меня сесть рядом, будто не он пришел в мой кабинет, а я — к нему в агентство. — Полиция считает, что следствие успешно продвигается, а ты думаешь, что Куперман невиновен. Или ты так не думаешь?

Я обогнул стол и сел напротив Сингера.

— Куперман невиновен, — сказал я твердо. — И тебе не нужно заниматься поисками доказательств его невиновности, это моя проблема. Ты должен найти убийцу.

— Всего-то, — хмыкнул Сингер. — У меня сейчас один свободный оперативник, остальные в бегах, и мне их даже за неделю не собрать вместе.

— Твои проблемы. Побегаешь сам, — отрезал я. — Плата обычная. Мне нужна полная информация о четырех людях, проходящих сейчас, как свидетели — Моше