Рай с видом на ад - Владимир Григорьевич Колычев

Борис вдруг понял, что не выдержит этот черепаший темп, остановился, лег на спину, пытаясь восстановить дыхание. А Рома медленно удалялся, и остановить его невозможно. Значит, нужно плыть за ним. Вдруг тонуть начнет, Борис не простит себе, если не протянет ему руку помощи.

Дыхание мало-помалу успокаивалось, тело не тяжелело, ноги не тянули на дно. В конце концов Борис прибавил в скорости и даже смог нагнать Рому.

— Ты живой? — спросил он, не поворачивая к нему голову.

Он, казалось, экономил силы, поэтому старался не делать лишних движений.

— А куда я денусь?

— Значит, будем жить.

До берега они все-таки добрались, Рома обессиленно рухнул на мокрые камни. Борис бухнулся рядом.

— Легче по горам бегать, — еле слышно проговорил Зайцев.

— К Ларисе.

— Вчера бегал. Но в ней тонуть приятней, чем в море.

— А ты тонул?

— Не знаю. Но с жизнью на всякий случай распрощался.

— А я как-то не подумал… Завтра подумаю. И на всякий случай распрощаюсь.

— Завтра?

— А ты что, не собираешься взять реванш? — в шутку спросил Борис.

Зайцев поднял голову и серьезно посмотрел на него.

— Ты хочешь, чтобы я утонул?

— Нет!

— А зря!

Рома поднялся и, мокрый с ног до головы, побрел к дому.

— Что зря? — спросил Борис, холодея от дурного предчувствия.

А ведь это Рома спровоцировал его на безумный заплыв. И всю дорогу держал его в напряжении, не позволяя оторваться. Это он хотел, чтобы Борис утонул. Но не дождался. И уже готовит новый смертельный номер.

Рома остановился, повернулся к нему и засмеялся.

— Ничего не зря! Пошли, пока нас молнией не убило!

Смешно это или нет, но тотчас свинцовую хмарь над морем разрезала молния, и с неба тяжело, с нарастающим гулом покатился раскат грома. Крупные капли ударили в темечко, картечью рассыпались по спине. Но Зайцев не побежал, он шел, ничего не боялся. Борис не хотел казаться трусом, вперед не вырывался. И даже когда Рома зашел к себе во двор, не побежал. Хотя и ускорил шаг.

Полина ждала мужа на террасе с полотенцем в руках. И принялась его растирать, едва он поднялся на крыльцо.

— Сумасшедший!

— А ведь он нарочно так шел! — догадался Борис.

— Кто шел? Куда шел?

— Рома. Домой. Ливень, молния… Он хотел, чтобы молния меня убила!

— А сам он с тобой не шел?

— Шел. Значит, кто-то из нас двоих должен был умереть. Или под молнией, или в море…

Борис вошел в дом, принял горячий душ, надел банный халат. За завтраком и рассказал, как они с Ромой плавали «за буйки».

— А если бы ты на самом деле утонул?

— Ну, домой бы не вернулся!

— На самом деле совсем не смешно!

— Не утонул. И молния до меня не дотянулась… Или все-таки задела?

Борис с выражением человека, которого озарила догадка, посмотрел на Полину. Зайцев бегал к Ларисе, полтора часа туда, столько же обратно, еще с ней был сколько-то, выходило много. А Калерия в это время спала. Рома говорил, что спала. Но как она могла спать, когда у нее маленький ребенок? Младенец — это хоть и приятная, но головная боль в режиме двадцать четыре на семь.

— Что с тобой?

— Да вот подумал…

К сожалению, Борис не мог, не имел права сказать Полине, куда бегал Рома. Об этом вообще нельзя говорить. Но сказать что-то нужно.

— Тебе от головы что-нибудь дать? — спросила Полина.

— А откуда у них ребенок? — Борис ввинтил палец под потолок.

— У кого ребенок?

— У Зайцевых. Сколько Калерии лет, а ребенок только сейчас появился.

— И что?

— Сама что-нибудь от головы прими, и давай думать! Зайцевы приехали в Дельту год назад, жили в гостинице, потом купили дом. Калерия осталась в доме, а Зайцев куда-то уехал. А через девять месяцев у них появился ребенок!

— Знаешь, что такое посошок? — усмехнулась Полина, имея в виду палку в дорогу.

— Я знаю, что здесь в это время уже жил Ворокута. Он один, Калерия одна. Ворокута наглый тупой самец, у Калерии муж… с Алисой гуляет.

— Сошлись два одиночества?

— Я не знаю, скорее всего, Зайцев мне врал про какую-то Зину. Плотвиц эту Зину имел, потом Ворокута подключился, дело, считай, дошло до драки… Но дело не в этом, дело во Фрейде. Сочиняя про Ворокуту, Рома говорил о нем как о самце, который мог обрюхатить его жену… Кстати, насчет посошка. Так иногда бывает, живет жена с мужем, пользуется одним и тем же посошком, и ничего. А посошок сменила, и понеслась душа… в роддом.

— То есть Мишутка — это сын Ворокуты?

— И Зайцев об этом знает… Знает, что сам оплодотворить Калерию не мог. А Ворокута смог.

— И это взбесило Зайцева.

— А время его не успокоило. Он подготовился, приехал заранее, снял номер в гостинице, провел разведку… Возможно, он и не собирался убивать Ворокуту в тот день, когда все произошло, может, случайно на него натолкнулся. Может, заранее поджидал… У него спросить надо, как было дело.

— Ты спросишь? — захлопала ресницами Полина.

— Плотвицу нужно сказать, что у Зайцева алиби нет… Зайцев уже здесь был, когда Шляхова убили. Он мог убить из-за денег. Выследил Шляхова… И с Алисой разобрался…

Борис потер виски. Как будто молния за спиной ударила, осветив пространство перед глазами. Та самая молния, которую накликал Зайцев. Та самая молния, которая осветила дорогу от дома к пляжу. На этой дороге стояла Алиса с рюкзаком, Зайцев представил ее, появилась Варвара, назвала ее радионяней, потом сравнила с секс-куклой и сказала про Ворокуту. И Алиса едва не назвала секс-куклой Калерию, хотела оскорбить, но вовремя сдержалась. Знала она что-то. За это Зайцев ее и убил. А заодно списал ее смерть на Маркова. И Варвара могла узнать, что в ночь на пятнадцатое мая Зайцев находился в поселке. И алиби у него нет.

— Шляхов, кстати, мог знать… и не мог, а знал, что в июне прошлого года в поселке оставались только Калерия и Ворокута, — вспоминая, проговорил Борис.

А ведь говорил Шляхов, что Ворокута с кем-то грешил в июне, про Калерию не сказал, но на крышу ее дома смотрел. Рано или поздно странный факт мог вскрыться, а люди не дураки, знают, откуда и в какие сроки берутся дети.

— Шляхов знал, и Зайцев его убил, — предположила Полина.

— Вот и я о том же!

— И Ворокуту Зайцев мог убить.

— Вот!

— Сначала ударил по голове… Смог ударить. Ворокуту. Ты не смог,