Разрешаю умереть - Питер Джеймс

46

3 сентября, вторник

Слева и справа от Родни Олбрайта, растянувшись в цепь, шагали двадцать с лишним волонтеров поисковой дружины Суссекса в ярких желто-оранжевых накидках поверх летней экипировки. Почти все они, включая Родни, давно вышли на пенсию, что позволяло им прибыть на место по первому зову. На шее у каждого висел свисток.

«О да, прекрасное развлечение, и весьма полезное при этом», – думал Родни, пробираясь через подлесок в старых добрых походных ботинках.

Он обожал подобные мероприятия, выпадавшие раз в несколько недель.

Больше десяти лет назад Родни ушел на пенсию, покинув брайтонскую фирму сертифицированных бухгалтеров «Хартли Фаулер», где работал с юных лет, и примкнул к поисковой дружине Суссекса, где его жизнь обрела новый смысл – смысл, в котором он отчаянно нуждался после того, как пять лет назад его жена Морин скоропостижно скончалась от обширного инсульта. Подумать только, у них было столько планов…

Среди других волонтеров под началом двоих полицейских Родни испытывал громадное удовлетворение; ощущая себя частью отряда, готового сделать что угодно. К примеру, отыскать сбежавшего ребенка или ушедшего из дома старика с деменцией, которого родные не видели несколько дней, или, как сейчас, найти останки женщины – судя по инструктажу, пропавшей и предположительно убитой.

За четыре года поисковой службы сам Родни ничего не находил. Такая удача всегда выпадала кому-то из цепи, тянувшейся справа и слева от него. Кто-то другой натыкался на предмет одежды, спрятанный в подлеске рюкзак, неглубокую могилу или, однажды, на пропавшего ребенка. Тот забрался на дерево и сидел там, дрожа от страха.

Родни посмотрел на часы. 16:32. Солнце сядет где-то в половине восьмого. Осталось около трех часов до темноты, а затем поиск прервут на ночь и возобновят утром.

Вдалеке залаяли две собаки.

Родни шагал вперед, соблюдая предписанную дистанцию между собой и коллегами с обеих сторон. В сентябре в лесу влажно среди самых разнообразных деревьев. Из-под козырька фуражки для гольфа Родни поглядывал на густой подлесок – в основном орляк и вереск, – высматривая все, что отличается от естественной флоры и фауны.

Он всегда любил деревья, и здесь их было множество. Каштан, лещина, ольха, береза серебристая, сосна шотландская… Его и Морин всегда завораживало их долголетие. Подумать только, некоторым из этих деревьев больше века. Они стояли здесь, когда Родни еще не родился, и будут стоять столетиями, когда он умрет, если только их не срубят, расчищая пространство для молодой поросли.

Они с Морин планировали совершить несколько походов к древним тисам. В год ее смерти повидали воспетый в преданиях Фортингэльский тис в шотландском Пертшире. Говорят, ему больше двух тысяч лет, а то и все три – то есть дерево появилось на свете задолго до Иисуса Христа. Двумя годами раньше Родни и Морин побывали в уэльском Дефинноге, где растет тис, которому, по утверждениям некоторых экспертов, уже пять тысяч лет.

Тисы всегда интересовали его больше других деревьев. В прошлом тысячелетии их высаживали исключительно в церковных придворьях, поскольку листья тиса ядовиты для скота, а стенами и оградами обносили только церкви. И сажали их не без причины. Тис дает лучший материал для изготовления длинных луков – стандартного оружия британских солдат до того, как их вытеснили ружья.

Морин все твердила, что ему надо бы подать заявку на участие в передаче «Кто хочет стать миллионером?», поскольку, подтрунивала она, он просто кладезь бесполезной информации, и не в последнюю очередь – о деревьях.

Да, эти великаны и впрямь вызывали у Родни массу эмоций. Не сказать, что он был человек со странностями, но, как и во всяком обладателе пытливого ума, некоторые аспекты жизни пробуждали в нем сильнейшее любопытство. Родни задавался теми же вопросами, что и многие другие.

Что было, когда нас не было? Что будет, когда нас не станет? Зачем мы здесь?

Родни Олбрайт не отличался богатым воображением, но иногда, минуя особо внушительное дерево – к примеру, вот этот толстый и высоченный каштан, – он задумывался, не обладает ли оно интеллектом, о котором неведомо людям. Деревья просто существуют, и все тут. Не нуждаются в образовании, чтобы делать карьеру; в асфальте и бетоне, чтобы было где ходить; в домах, чтобы жить, или в ископаемом топливе, чтобы не замерзнуть. Им не требуются ни электричество, ни покупки, завернутые во множество слоев целлофана, ни миллионы других загрязнителей, портящих экологию планеты. Деревья – вот они, просто стоят на месте. Высокие, безмятежные, мудрые. Отдают матери-природе все, что у нее взяли, не больше и не меньше.

В одном из последних разговоров перед смертью Морин сказала: «Знаешь, любовь моя, иной раз я жалею, что не родилась деревом».

Тут Родни заметил цветное пятно, и задумчивости как не бывало.

Он встал как вкопанный. Может, померещилось?

Другие поисковики шагали дальше, но Родни вернулся и разворошил папоротник палкой. Ни черта себе! Нет, не померещилось.

На краю недавно перекопанного участка лежала бело-голубая женская кроссовка.

Родни засвистел в свисток.

И тут же заметил кое-что еще. Отблеск в зарослях ежевики. Осколок стекла?

47

3 сентября, вторник

Рой и Клио сидели рядом с Бруно в отделении интенсивной терапии Королевской больницы графства Суссекс. Среди огромного количества оборудования мальчик казался особенно маленьким. Он лежал с закрытыми глазами, дыша через эндотрахеальную трубку, подключенную к высокотехнологичному вентилятору. Почти всю видимую часть его мраморно-бледного лица покрывали ссадины. Правую щеку перевязали. В прошлом аккуратно причесанные светлые волосы были теперь взъерошены и засалены. К поврежденной левой руке прикрепили две канюли, ведущие к помпам, которые регулировали поступление жидкости из подвешенных над ними инфузионных мешков. Из запястья торчала артериальная линия. Красные, желтые и зеленые провода от кружочков ЭКГ на груди вели к отдельному монитору, издававшему размеренный писк.

За коммуникацией внимательно следили две медсестры и ординатор, а врач-консультант интенсивной терапии объяснял Рою и Клио, что происходит и за что отвечает то или иное оборудование.

Грейс поднял глаза ко множеству мониторов на стеллажах. По зеленому экранчику шла зигзагообразная линия, на других, красных, читались какие-то цифры. Рой ласково погладил мальчика по голове.

– Привет, Бруно. Это папа. Я рядом. Слышишь меня?

От остальной палаты их отделяла зеленая ширма. Где-то рядом звучал прерывистый писк, время от времени взвизгивал сигнал тревоги. После первичных анализов Бруно находился в искусственной коме – и, как сказали Рою и Клио, останется в ней, пока врачи будут наблюдать за его состоянием.

«Какой же он хрупкий», – подумал Грейс, позабыв все прежние волнения о сыне.

Теперь он