Смертельный код Голгофы - Филипп Ванденберг

Тель-Авив, 3 марта. Мой любимый котеночек! Прошло уже семь дней, целых семь дней, когда я не чувствовала тебя, и я не знаю, сколько еще смогу выносить это. При этом не проходит и минуты, когда я не думаю о тебе и о тех часах, которые мы провели с тобою вместе в Иерусалиме. Почему ты заставляешь меня так страдать? Неужели у тебя нет такой же потребности любить меня? Или, может быть, ты успел поменять свои планы? Неужели твоя жена лучше меня? Скажи мне, если это так, я все для тебя сделаю. С деньгами мы сможем начать новую жизнь, где-нибудь в Европе или Америке. Будь уверен, я умею молчать, как могила. Если же ты все-таки изменишь свое решение и вернешься к жене, я буду вынуждена как следует подумать над моими дальнейшими действиями. Ты знаешь, сколько может стоить мое знание. Но об этом я вообще не хочу думать. Я люблю тебя и хочу тебя. Тебя, тебя, тебя!

С любовью, шалом. Шеба.

Зеленые строчки задрожали у Фелиции перед глазами.

— «Мой любимый котеночек»! — тихо прошипела она и спустя некоторое время добавила с нескрываемой ненавистью в голосе: — Мерзкая еврейская сучка!

Не в силах сдержать свой гнев, она скомкала письмо, чтобы через несколько секунд его расправить, разгладить и прочитать снова.

«Старая глупая карга, — ругала она сама себя, — зачем ты доверяла ему? Ни один мужчина, проводящий больше половины времени вне дома, не заслуживает доверия!» Содержание письма мучило ее. Было больно не потому, что это письмо стало письменным доказательством того, что Арно обманывал ее, нет. Ей доставляли почти физическую боль ее собственные наивность и доверчивость. И если раньше ее останавливал тот факт, что Арно умер, так сказать, под ножом у Гропиуса, то это письмо развеяло все ее сомнения. Наоборот, Фелиция стала считать Грегора мстителем.

Ее двойственные мысли были прерваны телефонным звонком. Молодой голос в трубке сообщил, что говорит доктор Раутманн из Археологического института Университета Гумбольдта в Берлине. Вначале он вежливо извинился за беспокойство, потом в традиционных фразах выразил Фелиции свои соболезнования по поводу безвременной кончины ее мужа, которого так ценили его коллеги и он сам.

— Что вы хотите? — Фелиция прервала его высокопарную сочувственную речь.

Мужчина на другом конце провода сделал долгую паузу и наконец ответил:

— Полагаю, мне не нужно говорить вам о том, что ваш муж был одним из самых уважаемых специалистов в своей области. Он слыл большим оригиналом, что в современной науке большая редкость. Но эти оригиналы, чудаки, если можно так сказать, которые преследуют свои цели, не оглядываясь на конвенции и соглашения, являются истинными героями науки. У вашего мужа, как вам, вероятно, известно, были враги, прежде всего на основании его финансовых возможностей. Вы позволяли ему заниматься такими проектами, которые государственные институты откладывали в долгий ящик. Мы все завидовали ему. Пока большинство из нас вынуждены были протирать штаны за письменным столом, ваш муж делал свою работу непосредственно на местах раскопок. Он знал Ближний и Средний Восток как свои пять пальцев и посещал такие места, которые большинству из нас были знакомы только по книгам. В самом деле, было чему позавидовать! Он мог сам выбирать для себя исследовательские проекты и институты, с которыми хотел сотрудничать. Но что я рассказываю, вы и сами все это отлично знаете!

Хвалебная песнь Шлезингеру повергла Фелицию в шок; ведь от Арно, если он и говорил о работе, она слышала скорее обратное. Не раз он негативно отзывался о научных руководителях в государственных институтах и госструктурах, даже смеялся над их узколобым мышлением и ограниченных возможностях.

— Чем я могу вам помочь, доктор Раутманн? — спросила Фелиция с нажимом.

Раутманн смущенно откашлялся, ища дипломатичный ответ:

— Как вы знаете, в последнее время он работал над проектом для Иерусалимского университета, но не успел опубликовать результаты исследований. Мы, то есть наш институт, очень заинтересованы в этих материалах. Скорее всего, он многое оставил вам. Что вы думаете с этим делать?

— Я об этом еще не думала, — возразила Фелиция.

— Понимаю. Пожалуйста, простите мне мою настойчивость. Мы хотели бы успеть раньше других институтов, которые определенно еще обратятся к вам, я уверен в этом. Можно ли взглянуть на наследие, оставленное вашим мужем?

Это неизвестный разжег в ней недоверие, но одновременно — и любопытство. Ей показалось, что этот доктор Раутманн знал о работе ее мужа гораздо больше, чем она.

— Да, конечно, — ответила Фелиция, — когда вы хотите это сделать?

— Как насчет завтра, в 14 часов?

— Завтра? — переспросила она.

— Я буду завтра в Мюнхене по делам. Очень хорошая возможность заехать и к вам. Я не задержу вас долго, только составлю первичный обзор. Я вполне отдаю себе отчет в том, что господин Шлезингер оставил немалое количество документов. Итак, до завтра и большое спасибо за любезность!

Как только она повесила трубку, ее охватило сомнение, стоит ли ей доверять этому доктору. В справочной она узнала телефон Археологического института в Берлине. Она набрала номер и попросила позвать доктора Раутманна. Когда он подошел к телефону, она повесила трубку. И позвонила Гропиусу.

— Как у тебя дела? Что нового? — спросил Гропиус, когда услышал голос Фелиции.

— О, целая куча новостей! — ответила Фелиция. — Шлезингер — свинья!

— Боже мой, что стряслось? — Гропиус услышал, что на том конце телефонного провода она усиленно борется со слезами.

— Он изменял мне с израильской потаскухой!

— Откуда ты знаешь?

— Я упаковывала его одежду в коробки, и именно в том самом костюме, который он надевал на нашу свадьбу, я нашла любовное письмо от какой-то Шебы Ядин. «Мой любимый котеночек!» Какая пошлость!

— Мне очень жаль, — сказал Гропиус.

— Не стоит! — ответила Фелиция. — Если и была причина скорбеть по Арно, то он сам ее уничтожил. Он врал мне без зазрения совести, а я, глупая старая карга, доверяла этому человеку. Как я могла быть такой наивной!

— Как мне тебя утешить? — нежно спросил Гропиус.

— Приезжай ко мне и оставайся. Мне было бы приятно, если бы ты побыл со мной тут завтра. Какой-то исследователь из Берлина пожелал завтра приехать, он заинтересован в научном наследии, которое оставил Арно. Его зовут доктор Раутманн. Я справилась в институте: такой сотрудник у них действительно числится. Тем не менее мне кажется, что тут что-то нечисто. Хотя он очень многое знает о работе Арно.

— Я еду, — ответил Гропиус.

* * *

Когда на следующее утро Гропиус проснулся в постели Фелиции,