Смертельный код Голгофы - Филипп Ванденберг

ему понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где он. Уже давно прошли те времена, когда он просыпался в кровати чужой женщины. Из кухни было слышно тихое шипение кофейного аппарата и распространялся приятный запах поджаренных тостов. Грегор уже давно не чувствовал себя так хорошо. Судьба свела его с Фелицией при сомнительных обстоятельствах. Но ему вдруг показалось, что в конце концов оба они обретут что-то хорошее.

Вид через террасу на другой берег Тегернзее был фантастическим. Утреннее солнце еще не поднялось высоко, и его лучи проникали сквозь оголившиеся ветви деревьев, росших на отвесных горах.

Фелиция появилась в спальне в короткой футболке, с подносом такого размера, что едва могла его удержать. Она была в отличном настроении.

— Доброе утро, дирекция отеля решила сервировать вам завтрак в постель вместе с горничной!

Гропиус не удержался от смеха.

— Этот адрес мне нужно будет как следует запомнить, — шутливо сказал Гропиус в ответ и залюбовался тем, как Фелиция ставила поднос на маленький приставной столик. Он шаловливо протянул к ней руку, но Фелиция отпрянула:

— Персоналу отеля строго запрещены личные контакты с постояльцами.

Гропиус и Фелиция позавтракали в постели. Вообще-то Гропиус ненавидел есть в кровати из-за крошек. Но с Фелицией все было по-другому. Ему показалось, что он начал новую жизнь. В такие моменты он старался не вспоминать о прошлом, но такого настроя ему хватало минут на пять. Потом к нему снова возвращались мучительные вопросы, которые преследовали его уже несколько недель, вопросы, на которые у него не было ответа. Тогда он смотрел перед собой, уставившись в пустоту, вот как сейчас, и пытался навести в своих мыслях порядок.

— О чем ты думаешь? — спросила Фелиция, которая уже долгое время наблюдала за ним.

Гропиус вздрогнул. Он лежал в постели с почти обнаженной женщиной, наслаждался обильным завтраком, глядя на открывавшийся из окна сказочный вид на Тегернзее, но мыслями был далеко отсюда — в Турине.

— Смерть де Луки не выходит у меня из головы, — ответил Грегор, не гладя на Фелицию, — я мог поклясться, что он — один из них, а теперь он сам нашел печальный конец. Что происходит? Я ничего не понимаю!

— Возможно, между этими людьми возникли разногласия, спор или просто несовпадение во мнениях.

— Может быть, но в таком случае людей обычно устраняют тихо, не привлекая внимания, чтобы никто и никогда больше не услышал о них. Смерть де Луки была уж слишком показная. Не случайно же все газеты трубят об этом. Я уверен, что смерть де Луки — знак.

— Кому?

Гропиус посмотрел Фелиции в глаза:

— Может быть, и мне. Это уже не первое предупреждение.

Робко и бережно Фелиция взяла ладонь Грегора в свою:

— Сколько ты еще собираешься этим заниматься? Иногда у меня возникает такое впечатление, что ты одержим желанием уничтожить самого себя. Почему ты не хочешь остановиться и передать все в руки полиции?

Гропиус горько усмехнулся.

— Ты же сама видишь, насколько хорошо полиция занимается этим делом. Для нее главным подозреваемым все еще остаюсь я. Я бы уже давно сидел за решеткой, если бы у них было хоть какое-то приемлемое доказательство. У меня такое впечатление, что в полиции сделали ставку на время. Там надеются на комиссара Случая, который решает у них половину всех дел. Но если так будет идти и дальше, то я могу точно распрощаться с карьерой и, как и многие медики, знавшие лучшие времена, могу идти работать фармацевтом или медицинским агентом и рассказывать сельским врачам о преимуществах нового слабительного.

— Если твой труп вытащат из реки, как де Луку, ты даже этого уже не сможешь сделать, — заметила Фелиция, — пожалуйста, будь благоразумным!

— Фелиция, эти люди могли убить меня уже десять раз, но не сделали этого. Почему? Потому что я им нужен. По какой-то причине я необходим им живым, а не мертвым!

— Звучит очень жизнеутверждающе!

Гропиус пожал плечами и посмотрел из окна на озеро.

— Они уже десять раз могли меня убить, — повторил он.

* * *

Доктор Раутманн прибыл точно в 14 часов, как и обещал. Его одежда была столь же корректной, как и его фразы: серый костюм, белая рубашка и — какое ребячество! — галстук в красно-черную полоску. Его темные кудрявые волосы и густые усы делали его старше, чем он был. Фелиция дала бы ему сорок — сорок пять лет.

С выраженным поклоном он передал ей свою визитку, а Фелиция представила Гропиуса как друга дома, который помогает ей в разрешении дел, которые обрушились на нее в связи с кончиной мужа.

Раутманн повторил свои извинения, которые он уже выражал ей по телефону, по поводу того, что он связался с ней так скоро, почти сразу после ухода из жизни Арно Шлезингера.

— Но дело в том, — заявил он с серьезным лицом, — что тот исследовательский материал, который оставил после себя ваш супруг, чрезвычайно важен для науки, чтобы оставлять его просто так. Кроме того, наш институт готов в случае дарения или добровольного пожертвования оформить все как полагается.

Грегор и Фелиция удивленно посмотрели друг на друга.

— Один момент, — вставил Гропиус, — вы ведь еще даже не знаете, что оставил Арно Шлезингер!

— Ах, ну что вы! — Раутманн поднял руки. — Мы знаем, чем он занимался. И его публикации хотя и появлялись от случая к случаю, всегда были чрезвычайно интересны!

— И чем же занимался Шлезингер в последнее время? — поинтересовался Гропиус.

Раутманн стал более сдержанным. С улыбкой, которую не могли понять ни Фелиция, ни Гропиус, он ответил:

— Ну, Шлезингер посвятил себя истории раннего периода Ближнего Востока, но имя он сделал себе именно как археолог, занимавшийся преимущественно Священным Писанием. Не так ли, госпожа Шлезингер?

Фелиция хладнокровно кивнула. То, что Арно занимался в основном библейской археологией, было для нее новостью, во всяком случае Шлезингер никогда об этом не говорил.

— Вы должны знать, — продолжил Раутманн, обращаясь к Гропиусу, — Палестина и места действия Нового Завета были до конца XIX века совершенно не исследованы с археологической точки зрения. Сегодня ситуация в корне изменилась. Сегодня Израиль и Палестина причислены к странам, наиболее хорошо изученным археологами. И не последний вклад в это дело внес Арно Шлезингер. Во всяком случае он тоже заплатил высокую цену.

— Высокую цену? — Гропиус вопросительно посмотрел на Раутманна: — Это вы о чем? Что значит «заплатил высокую цену»?

Раутманн бросил на Фелицию взгляд, полный мольбы о помощи, как будто ему было трудно ответить на вопрос Гропиуса.

— Ну да, — начал он неуверенно, — дело с этим несчастным случаем.