Ловцы черных душ. Дело летающего ведуна - Роман Валериевич Волков

– Увы, дорогой Нестор, я боюсь, что в этот раз ошибки не случилось и Валуа действительно утер нам нос. Против Инюткина обнаружены практически неопровержимые улики, после обыска в его квартирке сомнений практически не осталось. Также произведены уже опросы сторожей и сотрудников департаментов, в которых были совершены убийства, и почти все они опознали его. Ну и, разумеется, чистосердечное признание самого Инюткина нельзя сбрасывать со счетов. Он, конечно же, никакой не буйнопомешанный, но человек действительно весьма скромных умственных способностей, так что вполне вероятно, что этой признательной речи его действительно подучил Валуа, но доказать это будет непросто, так как сам обвиняемый прямо говорит о своей вине, не забывая, однако, каждый раз добавлять, что таким образом лишь хотел послужить на благо отчизны и Государя императора и что все его преступления – это такая своеобразная инициатива для улучшения работы губернских чиновников. Вполне похоже, что эту странную идею действительно родил его мозг, воспаленный из-за утомительной работы и постоянных унижений. Вот, взгляните сами, полицмейстер милостиво передал мне копии протоколов последних допросов. Если Валуа об этом узнает, его, наверное, удар хватит от злости.

Муромцев вытащил из-за пазухи пачку машинописных листов и протянул их арестанту. Барабанов с горящими глазами выхватил их из рук и, попросив еще одну папиросу, жадно погрузился в чтение, роняя пепел на страницы и очерчивая грязным ногтем места в тексте, показавшиеся ему наиболее любопытными. Муромцев терпеливо ждал, пока его товарищ закончит изучение бумаг, но Барабанов обратился к нему раньше, подняв от листа бритую голову.

– Знаете, Роман Мирославович, я ведь все время, что тут сижу, единственное, о чем думаю, – это расследование. И, знаете-ли, кое-что придумал. И на этих страницах я нахожу только подтверждение своих мыслей. Вот, например, то, что смутило меня более всего… – Он сощурился над текстом, выискивая нужный фрагмент. – А, вот оно! Инюткин постоянно повторяет, что ритуал был придуман им самим. Однако в показаниях старого колдуна явно сказано, что «Коляха молчаливый, смурной, в обрядах и верованиях не сведущ». Вы сами заметили, что на интеллектуала он не похож и вряд ли способен придумать просто из головы сложный ритуал, имитирующий древние крестьянские верования.

– Да, действительно. – Муромцев с интересом заглянул в бумаги и сверился с собственными записями. – Во время допроса мне показалось, что старика больше всего задело то, что Коляха невнимательно слушал его речи, зато был готов внимать любому бреду, который несли его бестолковые ученики или полусумасшедшая бабка после стакана сивухи.

– А что он сказал по поводу ритуала с кровью и извлечением органов, который использовал преступник?

– Да, я спрашивал его, и колдун страшно разозлился, сказал, что этот так называемый ритуал вообще не имеет никакого отношения ни к народной вере, ни к мордовским традициям и ведовству, и вообще все это больше похоже на какой-то средневековый сатанизм, чем на поклонение языческим духам. Ну так я же и говорил, что это все скорее результат деятельности болезненного сознания, надломившегося от несчастий и унижений…

– Нет-нет-нет! – покачал головой Барабанов. – Такие фантазии не рождаются сами по себе! А мы ясно видим из допроса, что Коляха не упоминает о каких-либо голосах в голове или знамениях, никто не рассказывал ему про этот ритуал. Хорошо, я могу еще как-то поверить, что это просто маниакальный бред, навязчивая идея с удалением органов у ненавистных чиновников, которые всячески унижали и оскорбляли его, но если это навязчивая маниакальная идея, то почему он нигде не упоминает об этом во время допроса? Он говорит просто «ритуал наказания, чтобы занять их место». Как-то больно кратко для маниакального бреда, вы не находите? И откуда он взял идею про древние склепы? Почему он ампутировал только определенные органы? Почему у одного глаз, а у другого язык? В протоколе нет ответов!

Из разговоров с этой старухой, как я понял, он вынес только смутное знание про живую и мертвую воду, ягоду костянику и корчаги с кровью. Что же, это вполне укладывается в рамки деревенского фольклора и даже отчасти объясняет это страшное кровопускание на месте преступления, тут вопросов нет. Но этот странный ритуал с таким изощренным хирургическим вмешательством, ну… Исходя из своего клинического опыта, я утверждаю, что малограмотный мужик просто не мог сам выдумать подобное. И само действо, которое он учинял, многоступенчатое, составное, действительно чем-то напоминает обряды чернокнижников или мистические эксперименты алхимиков. А в протоколах допросов об этом снова ничего нет! – Он с силой ткнул пальцем в жалобно затрещавшую бумагу. – И при обыске не нашли ничего связанного с поклонением сатане! Ни дьяволопоклоннической литературы, ни черепов, ни черных свечей, ни оскверненной Библии. Все, что у нас есть, – это объяснение про больную фантазию воспаленного мозга, к которой нас подталкивал Валуа, и Коляхино оправдание о том, что его «бес попутал». Но ведь так быть не может!

Муромцев задумчиво кивнул. Головная боль не утихала, но достигла такой остроты и резкости, что мысли стали ясными и горели в мозгу, словно написанные огнем. Действительно, арестованный нигде не упоминал о том, как он придумал и спланировал все сложные действия, которые он предпринимал после каждого убийства. Всю логику его поведения вместо самого обвиняемого объяснял Валуа, основываясь на своих конфиденциальных разговорах с Коляхой, протоколов которых даже не видал никто. Это все, конечно же, выглядело крайне подозрительно, но что это давало их команде?

– Дорогой Нестор, – мягко начал Муромцев после долгой неловкой паузы, – в этой истории действительно многое не клеится, но на стороне версии Валуа факты и улики, и еще чистосердечное признание подозреваемого, не будем забывать. Но что, если вдуматься, есть у нас? Парочка смутных домыслов? Нет, нас воспримут как обычных ворчливых неудачников, которые не хотят смиряться с поражением. Так что наша основная задача сейчас – это вытащить вас из кутузки настолько быстро, насколько возможно. Я, признаюсь вам, начал склоняться к тому, что попытки разрушить версию, которую выдвигает Валуа, просто не в наших интересах. Скорее наоборот, если мы хотим вам помочь, нам следует эту версию поддержать, может быть, даже помочь, если понадобятся консультации в области психологии или психиатрии – возможно, тогда нам пойдут навстречу, и вашему делу не дадут ход.

– Роман Мирославович, – сокрушенно произнес Барабанов, – но я ведь и попал сюда, пытаясь защитить студентов, все преступление которых заключалось исключительно в любви к Родине и, возможно, излишней наивности. Неужели вы думаете, что я готов выторговать свою свободу в обмен на заключение в тюрьму