Призрак Викария - Эрик Фуасье

с мухами продолжали пиршество, недавно прерванное инспектором. Он разогнал тучу жужжащих насекомых ладонями и присел рядом с трупом. Стараясь отрешиться от эмоций, внимательно осмотрел глазные яблоки, тщательно обследовал следы удушения и попытался оценить степень разложения плоти.

– Исходя из поверхностного осмотра, я бы сказал, что она мертва как минимум дней десять. – Он обернулся к полицейскому, который, остановившись на пороге сарая, с ужасом таращился на останки и крестился неверной рукой. – Как думаете, это возможно? – спросил Валантен.

Полицейский гулко сглотнул и покивал:

– В деревне она не появлялась уже две недели. Я поэтому и пришел сюда нынче утром. Жанна предпочитала жить в уединении, но она редко так надолго пропадала из виду. Приходила к нам за продуктами…

– Мне нужно немедленно вернуться в Париж, – сказал Валантен вставая. Он достал из кошелька несколько золотых монет и протянул их опешившему полицейскому: – Я на вас рассчитываю. Организуйте ей достойные похороны и могилу на лучшем участке местного кладбища. Она была чистой душой. Верила в людскую доброту и в Божье милосердие.

Старик в бикорне снова покивал и осмелился кинуть еще один взгляд на труп поверх плеча инспектора.

– Вы в таких делах лучше разбираетесь… Как думаете, кто мог такое с ней сделать? Какой-нибудь бродяга?

– Скорее взбесившийся зверь, – проговорил Валантен ровным голосом, лишенным эмоций. – Из тех, которых пристреливают без зазрения совести.

Деревенский полицейский посмотрел на него с озадаченным видом, подумав себе: «Ох уж эти парижане! Гонору много, а толку мало. Взбесившийся зверь! Ни черта они в таких делах не смыслят, видно».

Глава 22

Клоп-философ и логово Пьера Оврара

В Париж Валантен вернулся к полудню субботы, морально подавленный и физически измотанный за пять дней в седле. Жеребец, не менее уставший от долгой дороги, чем он, брел по мостовой, высекая подковами искры. Сжалившись над ним, полицейский спешился и довел его под уздцы до почтовой станции напротив церкви Сен-Жермен-де-Пре.

Пребыванием там он воспользовался, чтобы обменяться парой слов с начальником станции. Они давно успели завоевать взаимное доверие – познакомились несколько лет назад, когда Валантен арендовал у этого человека стойло и начал исправно платить за то, чтобы его коню обеспечивали пропитание и уход. С тех пор начальник станции служил ему источником ценной информации: за день перед ним проходило столько путешественников, что легко можно было держать руку на пульсе общественных настроений. Сейчас инспектора более всего интересовало, ослабло ли политическое напряжение в столице за время его отсутствия, или же, напротив, первые постановления правительства Казимира Перье лишь подогрели страсти.

Ответ был не тем, на который он рассчитывал. Начальник почтовой станции сообщил, что с 14 марта оппозиционные газеты объявили сбор подписей в поддержку некой национальной ассоциации, противостоящей возвращению Бурбонов и рискам иностранного вторжения. Правительство немедленно дало понять, что осуждает эту инициативу и весьма озабочено тем, что какое-то частное сборище лиц решило объявить себя соперником государственной власти. Четыре дня спустя, делая политическое заявление в качестве нового председателя Совета, Перье резюмировал свою жесткую позицию в одном предложении с жирной точкой: «Внутри государства мы желаем порядка не в ущерб свободе; за его границами нам нужен мир не в ущерб чести».

Со слов начальника почтовой станции, изменение тона на вершине власти, идущее вразрез с примиренческой позицией Лаффита, человека широких взглядов, многих заставило скрипнуть зубами. Оппозиция активизировалась еще и потому, что, по слухам, распространившимся в последние дни, Перье собирался в ближайшее время выставить на голосование указ о разгоне собраний [71].

Наэлектризованная атмосфера в столице лишь добавила нервозности Валантену. Она придала дополнительный вес предупреждениям, которые он услышал от префекта Вивьена на прошлой неделе. Было ясно, что Казимир Перье, пользующийся авторитетом в полиции, может начать закручивать гайки. И такой своевольный, не склонный к компромиссам сотрудник, как начальник Бюро темных дел, сильно рисковал привлечь его внимание. А стало быть, во избежание всяческих поползновений упразднить означенное бюро требовалась срочная и по возможности блистательная демонстрация его эффективности. Другого выхода не наблюдалось – Валантен понял, что битву с Викарием придется отодвинуть на второй план.

Озабоченный инспектор распрощался с начальником почтовой станции и хотел было отправиться прямиком на улицу Иерусалима, чтобы известить Исидора о своем возвращении. Ему не терпелось узнать, не появились ли к этому моменту важные новости в деле д’Орвалей, такие, которые нельзя игнорировать накануне запланированного визита в «Буковую рощу». Однако, заметив свое отражение в витрине книжной лавки, он не решился показаться в префектуре в таком виде. Покрытая пылью одежда и заляпанные дорожной грязью кожаные сапоги – еще полбеды, от этого его репутация денди, прочно укорененная в умах окружающих, ничуть не пострадала бы. Но вот изможденное лицо с заострившимися чертами поистине внушало ужас. Из лучезарного архангела Валантен превратился в бледный призрак. Усталость, накопившаяся за долгое путешествие, разумеется, внесла свой вклад в эту метаморфозу, однако самые горькие и глубокие морщины на лице молодого человека прочертила снедавшая его изнутри ярость.

Ибо на обратном пути из Морвана у него было много времени на размышления. Душегубство, совершенное в лесу, предшествовало двойному убийству в Саду растений. Это означало, что Викарий действовал вовсе не как обороняющийся зверь, которого вот-вот затравят, нет – он хладнокровно и тщательно готовил свою месть очень давно, вероятно, с тех самых пор, как узнал, что преследующий его полицейский – не кто иной, как Валантен. И уверенность в том, что все без исключения действия его врага не случайны, заставила молодого инспектора прийти в бешенство. Ему не нравилось, что Викарий остается единственным распорядителем этой игры, а сам он пока что вынужден тратить свои силы на другое расследование.

Возможно, виной тому было мрачное настроение, овладевшее им, но по пути домой Валантену на каждом шагу бросалась в глаза нищета, которой изобиловали парижские улочки, но которую при обычных обстоятельствах так легко было игнорировать. Нищета принимала обличье то калеки в лохмотьях, продающего лотерейные билеты на холодном ветру, то старухи, собирающей железным крюком обрывки полусгнивших тряпок, то безработных, толпившихся на площадях, то девиц, предлагавших свои сомнительные прелести прохожим. Проститутки, попрошайки, торговцы без официального разрешения на сбыт – все они были отверженными, отбросами общества, в котором горстка привилегированных особ жила припеваючи за счет труда всего народа. Нищие были пеной морской, которую волны оставляют на берегу, отступая, чтобы снова возобновить свое бесконечно повторяющееся движение.

– Доброго здоровьица, Иерусалим! До чего же приятно вас видеть! А то я уж начал было о вас беспокоиться!

Радостный звонкий голос