Лёгкое Топливо - Anita Oni

— Herr Black, — обратилась к нему экономка, подавая десерт, — мне нужно с вами поговорить.

Он тоже так считал. Рано или поздно этот разговор должен был состояться: почему бы и не сейчас.

— Я посчитала, что на данном этапе будет рациональнее — и, смею надеяться, приемлемо с вашей стороны — если я начну приходить через день, а не ежедневно.

Алан не прерывал её речь. Фройляйн Шпигель отпила воды и продолжила:

— В иные дни я, конечно, буду на связи. Если вы пожелаете, можете оставлять мне списки необходимых дел. Гарантирую прежнюю чистоту и порядок. Добросовестность и пунктуальность.

— Договорились.

Алан наскоро прикинул, что продуктивность такой дамы, как фройляйн Шпигель, нисколько не снизится при сокращении числа рабочих дней. А таунхаус получит передышку и даже обретёт возможность как-то… одомашниться, что ли. Её оклад останется прежним, никаких сомнений, — Блэк не видел смысла снижать оплату. Единственное, он хотел бы знать, чем вызвано такое решение.

Во взгляде экономки появилось что-то от прусских генералов с портретов; выражение её лица говорило о том, что технически, конечно, работодатель имеет право интересоваться такими подробностями, но фактически он должен понимать, что это не его дело.

Тем не менее, она удостоила его ответом:

— Я выхожу замуж.

[1] Намёк на известную итальянскую пословицу «Sposa bagnata, sposa fortunata» (мокрая невеста — счастливая, удачливая невеста), которую произносят, когда во время свадьбы идёт дождь или молодожёны намокают по другим причинам. Armatore bagnato, в свою очередь — намокший судовладелец.

Сцена 31. Ретро-вставка с бутылкой молока

Пятница, 07 октября 2016 года

Едва ли хоть один уголок надменного, пахнущего дождём и бензиновой гарью Лондона, мог напоминать покинутую Австрию, но Грете удалось отыскать таковой, приложив немало усилий. По-прежнему с большой натяжкой, но всё-таки Хайгейт, северный лондонский пригород, сумел воплотить в себе лучшие черты Шпигелевского Зальцбурга: расположение на холме, узкие, петляющие улочки под уклоном, рядом — огромный лесопарковый массив Хампстед-Хит. Остроконечные крыши, чердачные окошки со ставнями, коттеджи, утопающие в зелени… и вздорный немец в подтяжках, негодующий, что местное пиво не отвечает мюнхенским стандартам. Когда Грета впервые столкнулась с ним на террасе бара с изумрудной вывеской, едва показавшись на свет из подземки, она поняла, что её поиски, кажется, увенчались успехом.

Неделю спустя она уже въезжала в свою новую студию в мансарде тюдоровского дома на Oakeshott Avenue. Тюдор, пусть даже только стилизация, был её личным предпочтением, не имевшим отношения к австрийскому необарокко и альпийскому китчу, который фройляйн Шпигель находила чересчур помпезным.

В квартире царила образцовая чистота и порядок: Грета происходила не из тех сапожников, что станут щеголять босиком.

Она была педагогом — по образованию, но отнюдь не по призванию. Когда-то, ещё в прошлой жизни, преподавала австрийским детишкам английский, затем и вовсе переехала с материка, чтобы преподавать английским — немецкий. При том, что не выносила ни kleine Leute, как она пренебрежительно называла детей, ни сопутствующую учителям необходимость по сто раз повторять незыблемые истины.

Затем устроилась гувернанткой в приличную семью и обнаружила, что помогать по хозяйству ей нравится куда больше, чем возиться с малышнёй — да и с людьми вообще. Вещи имеют тенденцию делать, что велено, без возражений: утюг нагревается, не спрашивая, зачем, пол становится чище без всяких капризов, блюда получаются ровно такими, как задумывались в рецепте. Никаких «я не выучил страдательный залог», никаких страданий.

Тогда Грета Шпигель переквалифицировалась в экономки, что несомненно сказалось на её заработке, но саму её сделало гораздо счастливее.

А с появлением в её жизни четы Блэк даже финансовая проблема перестала быть таковой.

Жизнь фройляйн текла размеренно, прямо, что воды канала, прочно упакованного в гранит. В ней не было места крутым виражам и поездам, мчащимся под откос. И то и другое встречалось, конечно, но либо останавливалось мощной рукой на ходу, либо проходило по касательной, не задевая, не отпечатываясь в памяти.

Она вставала рано — часто ещё до того, как молочник оставлял на пороге бутылку. Ложилась — до начала вечернего выпуска новостей Би-Би-Си. Трудилась частным образом на четыре уважаемые семьи, вечером прибиралась в офисных помещениях, а по субботам проводила генеральную уборку на химкомбинате.

Утро пятницы — пасмурное, блёклое — не обещало никаких сюрпризов, но вздумало играть против неё. Дождь вытанцовывал чечётку на мансардном окне, чья рама рассохлась от времени и тяжкого лондонского житья — а сейчас начала мироточить. Первые капли проникли в квартиру и оросили изголовье кровати.

Отопление вновь отключили; в трубах свистела январская стужа, в комнате — стужа обосновалась. В дальний угол ванны вражьим шпионом прокрадывалась плесень. Ядрёные химические средства фройляйн Шпигель безжалостно её истребляли, но она всегда возвращалась.

Когда небольшая кухонька пропиталась ароматом свежесваренного кофе, за входной дверью звякнуло стекло. Молоко подоспело вовремя: сейчас Грета не отказалась бы разнообразить им свой напиток. Что-то из прошлой жизни: молоко, мёд, кусачий шарф и ладонь матери на покрытом испариной лбу, — лучшие лекарства в промозглую хмарь.

Похоже, к ней подбиралась простуда.

Таких поползновений на свой организм фройляйн Шпигель не терпела, и пресекала их в зародыше. У неё не было времени хворать.

Она поднялась из-за стола, поправила фартук и медленно, с достоинством прошествовала в прихожую — аккурат в тот момент, когда у двери раздались какие-то новые звуки: шуршание, шаги.

Грета выглянула в глазок: тщедушный мужичонка в пальтишке с рваным рукавом шуровал у порога. Вот он выпрямился, сжимая в руках литровую бутылку, и крадучись заспешил прочь.

Какой-то жулик воровал её молоко!

Уже не в первый раз, между прочим. Бывали дни, когда Грета не находила дежурной бутылки у входа: не то сбой доставки, не то кража. Случай бытовой — можно, конечно, обратиться в компанию, но там вряд ли чем-нибудь смогут помочь: это вне их компетенции.

Зато теперь она поймала преступника на горячем.

Не успел воришка сделать двух шагов, как Грета распахнула дверь и что есть силы огрела ею мужичонку.

Тот зашатался, упал, беспомощно раскинув руки. Бутылка достигла кафеля раньше — мужичок приземлился уже в известковую лужу, полную битого стекла.

Фройляйн Шпигель растерялась. Она как-то не рассчитывала на подобный эффект.

Размышляя, что делать, женщина оглядела пострадавшего: смуглый, низкорослый, черноусый — явно приезжий. Индус, что ли? Или малаец… С виду, кажется, европеоид. Может, араб или турок?

Лет сорок — вероятно и больше, но хорошо сохранился. Ботинки на скользкой подошве,