Тринадцать лет тишины - Нина Лорен

Нина Лорен

Тринадцать лет тишины

Серия «Убийство в кармане»

Nina Laurin

GIRL LAST SEEN

Copyright

. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Пролог

Элла

Ночь такая яркая, что глазам больно: она привыкла к темноте, к потолку, всегда одинаковому и такому низкому, что едва можно выпрямиться. Наверное, поэтому ночное небо кажется ей ослепительным. Она привыкла к гробовой тишине подвала, и теперь едва различимые ночные шорохи бьют по барабанным перепонкам, заставляют стискивать зубы. Она борется с желанием зажмуриться и стиснуть уши ладонями и, спотыкаясь, все дальше бредет по обочине дороги, хотя с каждым шагом в ее босые подошвы снова и снова вонзаются острые грани мелкого гравия.

Она совсем отвыкла ходить, и при каждом шаге ослабевшие мышцы ног дрожат от натуги. Истерзанную кожу обнаженных рук и ног холодят порывы ветра, и она вздрагивает всем телом, когда на лоб падает тяжелая ледяная капля. Вокруг уже вовсю оглушительно стучат другие такие же капли, воздух с каждой секундой делается все холоднее; ее начинает трясти. «Это дождь», – вспоминает она, с усилием выуживая нужное слово из затянутых темной мглой глубин памяти. Просто дождь. Не стоит бояться, это просто вода, которая льется с неба.

Воспоминание о том, как вода из опрокинутых ведер заливала ей рот и нос, заставляя захлебнуться, глуша истошные крики, вызывает спазмы в нервных окончаниях. Когда холодный дождь превращается из моросящего в настоящий ливень, у нее подкашиваются ноги. Колени врезаются в придорожный гравий, но она едва это чувствует. Выбросив вперед обе руки, она успевает остановить падение и с недоумением разглядывает свои запястья. Ни веревок, ни цепей. Только широкие полосы старых шрамов, местами еще с багровыми кровоподтеками.

Оцепенев, она не может оторвать от них глаза.

Ее руки! Они свободны.

Жалобный стон срывается с губ и растворяется в мелкой дроби дождевых капель по асфальту. Даже когда сквозь шум дождя до нее доносится гулкий рев автомобильного мотора, даже когда фары съехавшей на обочину и замершей прямо перед ней машины ослепляют ее, она не может заставить себя отвести взгляд от своих рук.

У нее нет больше сил сопротивляться.

Так или иначе, от напрасной борьбы никогда не было толку.

Шаги хрустят по гравию. Кто‑то склоняется над ней, на мгновение укрывая от ливня.

– Эй, девочка. Ты как, в порядке?

Она и рада бы ответить, но не уверена, сумеет ли говорить. Может, эта способность улетучилась, еще много месяцев назад исчезла без следа, – а она об этом так и не узнала? Стоило бы ответить, но она боится обнаружить пропажу.

– Как ты сюда попала?

Слышатся еще шаги и уже другой, новый голос.

– Что за черт, Шон. Ты глянь на нее!

– Да, я вижу.

– Нет, ты только глянь… – Долгая череда ругательств. – Ну все, я вызываю подкрепление.

– Нужно усадить ее в машину, – говорит первый голос. Он отличается от второго: помягче, успокаивающий. В нем есть эмоции, о существовании которых она, оказывается, давно забыла.

– Не вздумай, – возражает второй. – Даже не прикасайся к ней. Я вызову сюда скорую.

– С ума сошел? Здесь дождь как из ведра, у нее уже зубы стучат. Сейчас я отнесу ее в машину, и тогда вызывай свою скорую, хоть десять штук сразу.

– Протокол, Шон! – напоминает второй. Голос звучит сердито, и прилив ужаса заставляет ее свернуться, вжать лицо в колени. Никогда не помогало, но по какой‑то причине она продолжает так делать.

– На хрен протоколы, – огрызается первый голос. – Присмотрись к ней, черт подери. Она без обуви и вся в крови.

Наконец она чуть приподнимает голову, щурясь. Сквозь пелену дождя вспыхивают красные и синие огни. Красный, синий, красный, синий, красный, синий. Как красиво, думает она. Уже очень давно ей не доводилось видеть сразу столько ярких красок. От них на глаза наворачиваются слезы – хотя, возможно, их просто заливает дождем.

Она пытается вспомнить, что может означать бело-голубая машина с красными и синими сигнальными огнями, – но не может.

Шурша непромокаемой тканью, кто‑то опускается на колени совсем рядом. Она поспешно вжимается лбом в колени.

– Милая, – негромко произносит чей‑то голос. Тот первый, «хороший» голос. – Милая, с тобой все в порядке?

– Шон! – рявкает где‑то второй, «плохой» голос.

– Отвали, Мерфи. Всего лишь маленькая девочка.

Она поднимает глаза, прогоняет лишнюю воду взмахом ресниц и впервые видит обладателя «хорошего» голоса – всего на краткий миг, прежде чем струи дождя вновь блокируют зрение. У него широко открытые темные миндалевидные глаза, и они полны участия, тревоги и печали.

Что‑то внутри нее с треском лопается, и наружу выплескиваются рыдания, копившиеся целую вечность. Остатки сил оставляют ее, и обладателю «хорошего» голоса не остается ничего иного, кроме как подхватить девочку прежде, чем та снова осядет на гравий обочины. Руки у него теплые и сухие. Надежные руки.

Она давно забыла, каково это – быть в безопасности.

Ей едва слышно, как где‑то вдали второй голос ругается на чем свет стоит. Она совсем теряется в своей боли, в своих печалях и в тепле этих надежных рук, так что едва не упускает потрясенные слова человека, который поддерживает ее, не давая упасть:

– Проклятье, это же та девчонка! Пропавшая девочка. Элла Сантос.

Глава первая

Лэйни, наши дни

Нормальность неплохо удается имитировать, если, конечно, постараться. Первым делом нужно убедить себя в собственной нормальности, тогда и окружающие, последовав примеру, поверят в нее – совсем как овцы, которые одна за другой прыгают с обрыва. Следует вести себя максимально адекватно и выполнять все нужные действия. Фальшивая оболочка нормальности довольно тонка, но уже очень скоро обнаруживается, что никто не торопится искать в ней слабину и уж тем более – срывать ее. Можно целую жизнь провести, переходя от одного рутинного действия к другому, никогда не нарушая привычного шаблона. Никто даже не заподозрит подвоха. По крайней мере, я на это рассчитываю.

Но я начинаю понимать, что долго