Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Прав был Майк, когда говорил, что принимать звонки на горячей линии о пропавших без вести – все равно что заглядывать в каждую уединенную комнату мотеля в аду.

Я перевожу взгляд на Жуа, когда абонент номер восемь уверяет меня, что некая женщина – действующий независимый конгрессмен – консультировалась с Астерией Буше и именно поэтому ее избрали. Знаю я эту женщину, переизбравшуюся на четвертый срок. Когда я училась в старших классах, она дважды заходила к нам «на чай» в бейсболке «Янкиз», надвинутой на глаза, и со старой Библией своей матери.

Абонент номер 21 – сюрприз, причем неприятный. Миссис Уиплок с Голубого хребта, бывшая математичка моей сестры, имя нарицательное в доме Буше. Вроде «типичной Уиплок».

– Все думают, что чудачкой была только Вивви, – язвительно сообщает она. – Но Вивви просто была застенчивой. Я всегда задавалась вопросом: не нарочно ли она ошибается, чтобы не выделяться? Вторая была куда хитрее. Которая Бриджит. Я видела, как она прошла тест за десять минут. Набрала сто плюс двадцать дополнительных баллов. Никто никогда не получал столько ни в одном из моих алгебраических тестов. Я поставила ей «ноль» за списывание. Однажды я видела, как она что-то шепнула на ухо мальчику, похвалившему ее большую грудь, которую она умела выставлять напоказ уже в двенадцать. Я думаю, шептала она проклятия, которые доходили ему до печенок. Этот мальчик целый месяц не посещал школу, а когда вернулся, охромел. Он был нашей надеждой, лучшим квортербеком в городе, участвовал в чемпионате штата. Но нашим надеждам не суждено было сбыться.

– Завтра у вас начнут выпадать волосы, – шиплю я. – Спасибо, что позвонили на горячую линию Буббы Ганза, и да храни вас Господь.

Еще двадцать звонков. Сорок. Я сбиваюсь со счета.

Кто-то уверен, что видел Лиззи, но она была или старше, или моложе настоящей. Кто-то сообщает, что именно думает о Билле Гейтсе, Билле Маре[34], подписке «Амазон-Прайм», копах, обо мне. Кое с чем я даже согласна.

Находится самопровозглашенный экстрасенс, который обещает за пятьсот долларов и за двадцать минут в эфире раскрыть имя убийцы Лиззи и место ее могилы в Колорадо. И человек, который до сих пор задается вопросом, обшарили ли копы пальцами каждую деталь обшивки в поисках тайной комнаты, где, как он уверен, лежат ее останки.

Я перевожу взгляд на окно, разум устремляется к башенке. Я чувствую, как стою на вершине той, что сделана из стекла. Фонтаны далеко внизу подо мной светятся, как крохотные огоньки.

Я поднимаю глаза на большие настенные часы. Профиль Джона Кеннеди в черно-белой гамме. Синюшный нос указывает на девятку, а красное пулевое отверстие в виске – на двенадцать. Осталось пятнадцать минут, и за последний час мне нечем похвастаться.

19:58.

В этот момент раздается последний сигнал. Я даю ему позвонить три раза.

Большая стрелка движется к 19:59.

Могу и не отвечать.

– Добро пожаловать на горячую линию шоу Буббы Ганза. – Мой голос охрип. И возможно, звучит скептически.

– При… вет.

Голос тихий. Юный. Может быть, она плакала.

– Спасибо, что позвонили, – отвечаю я чуть мягче.

– Я думаю, что, возможно, я… Лиззи.

Она уже четвертая за сегодня, хотя предыдущие звучали куда настойчивей. Но впервые мои шрамы начинают ныть.

– Что заставляет вас думать, что вы Лиззи?

– Я не похожа ни на кого в моей семье, – рассеянно произносит она. – У меня такие же волосы, такие же глаза, как у пропавшей девочки. Я видела ее фото в интернете.

На часах 20:02. Жуа запирает дверь в студию, жестами показывая мне, что пора закругляться. Она жестикулирует так драматично, что я задаюсь вопросом, не решил ли Бубба Ганз вернуться?

– Это единственная причина? – Я отворачиваюсь и понижаю голос. – То, что ты на нее похожа?

– Нет.

– Тебе придется поторопиться. Горячая линия уже закрыта. – Я поднимаю глаза и вижу, что Жуа начинает выключать в офисе свет. – Нас могут разъединить.

За последний час я испробовала все акценты, чтобы звучать максимально непохоже на себя. Теперь я говорю своим обычным голосом, и этот голос довольно настойчив.

– Я нашла конверт в шкафу у сестры. Она копировала статьи из интернета. И кое-что с сайта по генеалогии.

Передо мной вспыхивает заголовок таблоида, как будто он вывалился из конверта на том конце провода и лег на стол передо мной.

Я начинаю что-то вспоминать; может быть, это было в полицейской папке? И что это был за таблоид? «Нью-Йорк дейли ньюс», «Дейли мейл», «Миррор»? Британские таблоиды с радостью схватились за исчезновение Лиззи, потому что покойный архитектор особняка Соломонов был родом из Мейденхеда. Его сын порылся в старом отцовском чемодане и предоставил копам более детальные отрисовки – двойной разворот в «Сан», солидную статью архитектурного критика в «Санди таймс».

– «Неужели мать нанесла Лиззи сорок ударов?»[35] – выдыхаю я заголовок, не задумываясь. Точно не «Таймс».

Проходит пять секунд. Шесть. На другом конце комнаты Жуа большими пальцами набирает сообщения в «Твиттере».

– Вы меня пугаете! – взвизгивает девочка на том конце провода. Определенно подросток, как Лиззи, которой сейчас было бы четырнадцать. – Вы экстрасенс, у которого брал интервью Бубба Ганз? Раньше вы говорили по-другому, а теперь голос стал похож на ее.

– А больше вы ничего не нашли? – настаиваю я.

– Это была плохая идея. И зачем я только позвонила? Может быть, просто хотела сказать это вслух и послушать, как это прозвучит. По-моему, не очень.

Я смотрю на табло. Скрытый номер.

– Как твое имя? Ты из Техаса или из другого штата? – спрашиваю я.

– Я не стану вам отвечать. Не хочу, чтобы моя мама попала в тюрьму. Тогда теоретически там окажутся обе мои мамы.

– Ты спрашивала сестру, почему она хранит вырезки? Спрашивала про результаты анализа ДНК?

Еще одна пауза.

Я качаю головой, глядя на Жуа, которой очень хочется уйти, и она маниакально выключает и снова включает свет, пытаясь привлечь мое внимание.

– Быстро, – шевелит она губами.

Я игнорирую ее и сосредоточиваюсь на трубке.

– Ты слышала вопрос?

Я давлю на нее.

– Наверное, у нее есть причина держать это в секрете. Она разозлится, если узнает, что я рылась в ее вещах. И тогда мама узнает. И папа будет сходить с ума.

Что-то в череде ее оправданий, в ее заминках внезапно заставляет меня заподозрить, что подставляют меня, что кто-то взрослый слушает наш разговор, набирая текст на экране. Или что со мной говорит актриса, у которой был очень, очень хороший