Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Когда я распрямляюсь, взгляд Эмм прикован к моей шее. Она лезет под ночную рубашку и вынимает свою цепочку. С цепочки свисает блестящая серебряная звездочка, такая же, как у меня, и на ней выведено ее имя, словно прекрасная умирающая комета.

– Мисс Астерия и вам такую оставила?

Бесконечные секунды я не могу вымолвить ни слова.

– Эмм, кто тебе это дал?

Прежде чем она успевает ответить, мы вздрагиваем от шума на крыльце. Фанат Буббы. Почтальон с подвесками-шармами. Монстр, который, как считает Уилл, обитает в темноте.

Я пытаюсь задержать Эмм, которая бросается к двери, но ее тонкая хлопковая сорочка с тихим шелестом выскальзывает из моих пальцев.

Глава 26

Шлейф мускусных духов. Ярко-желтый шелковистый полиэстер на фоне блестящей черной кожи. Посткоитальный дурман. Эмм распахнула дверь перед матерью.

– Эмм Луиза Граббс, ты должна была оставаться в постели, и дверь должна была быть закрыта на замок. Мы же договорились. И еще ты не должна открывать дверь, пока не убедишься, кто за ней стоит. – Мэри оборачивается ко мне. – Прости. Я думала, что задержусь на часок. Босс вызвал меня по срочному делу.

Срочное дело. Свидание. Кто я такая, чтобы спорить? Мне хочется ей напомнить, что мисс Астерия умерла и у нее больше нет ежедневного плана «Б».

Моя мама и мать Эмм сосуществовали в хрупком мирке, словно местные кошки, потому лишь, что так было лучше для экосистемы. Для Эмм. По схожим причинам они не были подругами. Эмм сбегала из дома из-за бесконечных ухажеров матери и потока нянек, совсем не таких сообразительных, как их подопечная.

Чтобы рассердиться на кого-то, мне необязательно быть экстрасенсом.

Мэри бросает взгляд на мое осуждающее лицо и выпроваживает дочь за дверь.

Эмм уже летит через двор, на полпути к своему дому.

В трех шагах от крыльца трехдюймовый красный каблук Мэри увязает в мягкой траве. Она приземляется на лужайку, трещит полиэстер, которому требовалось чуть больше пространства для дыхания на ее пышных ягодицах. Я спрыгиваю со ступеней, чтобы помочь ей подняться. Вместо этого Мэри довольно грубо утягивает меня за собой на траву.

– Мы больше не будем тебя беспокоить, – бормочет она. – Ты не представляешь, каково это – растить Эмм. Она никогда не сидит на месте. Сейчас ты здесь, но скоро снова упорхнешь, только тебя и видели. А мы снова останемся вдвоем.

– Я знаю только, что Эмм – подарок судьбы, – говорю я.

Мэри стащила вторую туфлю и потирает босую ступню.

– Вечно ты меня поучаешь. Совсем как твоя мать. Думаешь, я не знаю, что моя дочь – подарок судьбы?

– О чем вы говорите? – кричит Эмм с крыльца. – Я хочу спать.

– О мисс Астерии, дорогая, – кричит Мэри в ответ. – О том, как сильно мы все ее любили.

Я встаю, рывком подтягивая Мэри за собой.

– Где Эмм взяла подвеску, которая сейчас на ней? – спрашиваю я вполголоса.

– Нашла. Пару дней назад. В палатке. Думает, его оставил дух мисс Астерии. Говорит, что подвеска приносит удачу. Делает ее счастливой. Кто возьмется это оспорить? При жизни твоя мать была чудачкой. Может быть, она и после смерти осталась такой. Не в обиду ей, разумеется. Она уважала мою дочь. В отличие от некоторых.

– Завтра Эмм снова останется одна? – спрашиваю я.

– Это не твое дело, но, чтобы ты знала, следующие три дня она проведет со своим отцом.

От изнуряющей жары и усталости наши маски плавятся. Я вижу одинокую усталую мамашу, которая любит свою непростую дочь, но не всегда ее понимает. Не знаю, что видит она.

Предупреждение насчет подвески едва не срывается с моих губ. Я найду время разобраться с этим сама, не сваливая на плечи Мэри лишний груз.

Я откашливаюсь.

– Я просто хотела сказать, что какое-то время Эмм не стоит приходить в палатку. Для ее же собственной безопасности. Я сейчас не самый подходящий объект для общения.

– Думаешь, если бы я могла, я не старалась бы держать ее подальше от вашего дома? Думаешь, я хочу, чтобы моя дочь поверила, будто ты разговариваешь с мертвецами?

Я смотрю, как она ковыляет босиком по двору, красные туфли с ремешками болтаются на подушечках пальцев.

Войдя в дом, я целую Уилла в лобик, чтобы успокоиться, прежде чем прикрепить рисунок Эмм с призраком к дверце холодильника.

Спустя час я передаю спящего Уилла Бридж на крыльце ее дома.

Она написала, что Майк за ним заедет. Этот вариант меня не устроил, и я предложила завезти Уилла сама.

Никто не хочет издавать ни звука, боясь разбудить Уилла или раскачать турбулентность между нами. Мы разыгрываем мощное немое кино, обмениваясь тем, что нам дорого.

Дом сияет всеми окнами, как было, когда я уезжала. Измученная, я опускаюсь на качели. Это одна из редких июльских ночей, когда ветерок почти холодит. Жимолость яростно занимается любовью.

Ночь дежавю. Такое чувство, будто ты в памяти, в смеси настоящего и прошлого, страха и тоски. Я так устала, что у меня болит все.

Опускаю голову на жесткие перекладины. Всего на минуточку, говорю я себе.

Просыпаюсь, не понимая, где нахожусь. Заставляю себя встать.

Он наблюдает за домом с противоположной стороны улицы, прислонившись к машине. Лицо наполовину освещено уличным фонарем, резонируя с каждым нервом в моем теле.

Я спрыгиваю с качелей. Он замечает движение. Другого приглашения ему не требуется.

Нога Майка уже на первой ступеньке. Вторая, третья, четвертая, пятая, шестая. Он не думает останавливаться. На Майке белая футболка и старые джинсы, которые он натянул второпях. На подбородке пробивается утренняя щетина. Я вижу всех Майков, которых любила. В одиннадцать, тринадцать, шестнадцать, двадцать лет.

Я пытаюсь не думать о том, как его сильные руки сжимают меня до тех пор, пока я не забываю про боль.

– Я отвезла Уилла два часа назад, – заикаюсь я.

– Я в курсе.

– Сейчас половина третьего. – (Я понятия не имею, сколько сейчас времени.) – Ты пил?

– Один глоток. Я думал развернуться, если у тебя не будет света. – Он кивает на дом, который светится, будто самый большой ночник в мире. – Бридж сказала мне, Вивви. То, что сказала тебе. Что она никогда не будет чувствовать уверенность, если мы не будем уверены.

– Значит, ты явился сюда за уверенностью.

– Это не так. Я просто хочу поговорить.

Я ему не верю. Я вижу выражение его лица, отнюдь не платоническое.

– Твоя жена хотела услышать от тебя, – неуверенно произношу я, –