Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа

– Не я, но это не имеет значения. Если поторопишься, сможешь догнать его и отправиться вместе с ним в ад.

– Я никогда не попаду в ад, потому что Аллах понимает мою борьбу и благословляет её.

– Если ты снова скажешь такую ересь, я отправлю тебя туда досрочно, – предупредил его человек, явно готовый это сделать. – Так что отвечай коротко, потому что каждый правильный ответ подарит тебе еще несколько секунд жизни. Где египтянин?

– Какой египтянин?

– Стоматолог, который лечил Сада аль-Мани.

– Мертв.

– Я не спрашивал о его здоровье, я и так знал, что вы его убили. Я спрашиваю, где он похоронен.

– Где-то в пустыне, думаю. Люди Сада аль-Мани увезли его.

– Если они такие же беспомощные, как и в защите своего босса, его тело скоро всплывет из могилы, – иронично заметил караванщик, хотя он явно был не в настроении для шуток. Немного погодя, он спросил: – Как ты думаешь, что случилось с этим сумасшедшим канадцем?

– Не знаю… – ответил религиозный деятель, и, по всей видимости, говорил правду. – Клянусь, я не знаю, что произошло той ночью, будто земля поглотила фургон.

– Так и было, – спокойно ответил его противник. – Примерно так. И чтобы ты не ушел из этого мира в неведении, поясню: он мертв.

– Это я и предполагал.

Теперь уже можно было сказать, что Кафер Тарак наслаждался тем, что собирался сказать, потому что широко улыбнулся и добавил:

– Однако, поскольку очень немногие знают, что его больше нет среди нас, никто не удивится, если перед исчезновением он совершит чудовищное преступление, которое возмутит жителей Кидала.

Лицо Сонго Бабангаси побледнело с самого начала разговора, но теперь казалось, что даже его волосы начали седеть, как это иногда бывает в минуты невыносимого ужаса.

– Какое преступление? – пробормотал он, едва шевеля губами.

– То, которое сделает его имя и имена его последователей ненавистными на века, – сказал караванщик, доставая из кармана лист бумаги с изображением кленового листа, который он положил перед религиозным деятелем. – Узнаешь этот символ? – спросил он, и, когда тот не решился ответить, постучал по нему пальцем, добавив: – Это подпись, которую оставлял этот зверь, устраивая резню. И не говори мне, что ты этого не знал.

Имам не мог не кивнуть, хотя сил у него оставалось совсем немного.

– Ты знал, ты это позволял, и, думаю, даже аплодировал этому… – продолжил Кафер Тарак, в котором смешивались негодование и отчаяние перед сложной ситуацией. – Как ты мог смотреть в глаза детям, которые целовали твою руку, зная, что, возможно, завтра их разорвёт на части такой зверь?

– Победа истинной веры требует жертв.

– Только если жертвами становятся другие…

– Я готов умереть за свои убеждения.

– Ну что ж, наконец-то… – иронично ответил собеседник. – С ногой в могиле ты стремишься стать мучеником, и я гарантирую, что ты им станешь. Но не во славу того, во что ты веришь – экстремистского ислама выродков вроде Сада аль-Мани, а во славу того, во что ты не веришь – мирного и милосердного ислама, который проповедовал Мухаммед.

Теперь уже дрожало всё тело имама, потому что его разум отказывался принять то, что он начал подозревать.

– Я не понимаю… – пробормотал он. – Что ты собираешься сделать?

– Это очевидно, старый друг, которому я так доверял. Прежде чем исчезнуть окончательно, так чтобы никто никогда не узнал, в каком углу ада он скрывается, твой обожаемый Сад аль-Мани хладнокровно убьет марабута, которого все любили за его скромность, доброту и многочисленные жертвы ради беднейших… – караванщик сделал театральную паузу, прежде чем задать вопрос: – Представляешь, кто станет его последней жертвой?

– Это невозможно!

– Еще как возможно. Его последняя известная жертва – всеми любимый и никогда не достаточно восхваленный имам Баба Бабангаси. И чтобы добавить насмешки к своему злодейству, он посмеет оставить свою подпись на теле того, кого похоронят как святого, к чьей могиле будут приходить молиться все, кто ненавидит насилие и любит мир… – на этот раз Кафир не смог скрыть искреннего удовлетворения, заканчивая свою речь: – Разве это не ироничное противоречие? Тебя запомнят не за то, кем ты являешься, а за то, кем ты не являешься. Хотя, полагаю, лучше, чтобы паломники преклонялись перед ложным святым, чем перед настоящим демоном.

Религиозный лидер выглядел погруженным в свои мысли, словно он уже находился «в том другом мире», куда его отправят с минуты на минуту. Невозможно было понять, тяготила ли его лишь близость неминуемого конца или же к этому добавлялась мысль, что он станет символом всего, что презирал.

Годы, проведенные в подавлении своих слов, ласке детей и посещении лагерей беженцев, где он держал за руки зловонных больных и истощенных умирающих, которые могли заразить его своими ужасными болезнями, вот-вот превратятся в растрату усилий впустую. Особенно обидно, что накануне ночью он лег спать с уверенностью, что стал преемником Сада аль-Мани и достойным посредником для переговоров с «Братьями-мусульманами».

Это, без сомнения, была жестокая насмешка судьбы, и он отказывался верить, что его исчезновение может нанести непоправимый вред делу, которому он посвятил свою жизнь. Его существование превратится в фарс, который будет длиться веками, ведь поколения бедуинов будут приходить на могилу святого, который, как считалось, подавал пример мирного сосуществования и любви к ближнему.

Он вновь покачал головой, «словно превратился в механическую куклу, единственное умение которой – отрицать», неспособный придумать ни одной мысли, кроме отказа принять несправедливое наказание небес.

Кафир Тарак, в свою очередь, казалось, вел внутреннюю борьбу. С одной стороны, он наслаждался местью тому, кто так позорно оскорбил его. С другой – его отвращала необходимость нажать на курок.

– Почему вы вынуждаете нас идти на такие крайности? – неожиданно спросил он с горечью в голосе. – Почему вы не можете позволить каждому жить в мире со своей верой? Я всегда считал себя хорошим верующим, но теперь меня одолевают сомнения, потому что, если для того, чтобы быть хорошим верующим, нужно лгать и убивать, я предпочел бы присоединиться к тем анимистам-караванщикам, которые уверяют, что вера – это лишь бесполезная ноша, вызывающая конфликты и замедляющая движение караванов.

– Аллах поразит всех неверных.

– Если так, то я не понимаю, зачем он создал людей, зная, что ему придется «поразить подавляющее большинство, которое даже не знает о его существовании». И чем больше мы об этом говорим, тем больше я понимаю тех караванщиков и начинаю бояться за свою веру. Поэтому лучше покончить с этим прямо сейчас. – Он взвел курок, но его жертва внезапно, казалось, осенила блестящая идея, и она подняла руку, схватив