Пассажир без возврата - Алексей Небоходов

не разбирая дороги, спотыкаясь, сбиваясь, лавируя между фонарными столбами и случайными фигурами дворников, лениво подметающих тротуары. Её рваное пальто хлопало за спиной, словно грязные крылья. Волосы спутались, разметались, цепляясь за лицо, за шею, но она даже не пыталась их убрать. Её ноги – босые, грязные, замёрзшие – ударялись о каменную мостовую, но она не чувствовала боли. Страх заглушал всё: холод, усталость, разум.

Её дыхание было рваным, пересохшее горло сжималось от крика, который она не могла выпустить, пока бежала. Глаза безумно метались по сторонам, не в силах остановиться ни на одном объекте, ни на одном лице. Она не просто бежала – она спасалась. Но от чего? Кто преследовал её? Что шло за ней следом? Она и сама не знала.

Казалось, тени домов растягиваются, удлиняются, двигаются в такт её шагам. Она слышала стук собственного сердца, но иногда, на грани слуха, ей чудилось нечто иное – едва слышное шуршание, неуловимое движение воздуха позади. Как будто за ней кто—то шёл, едва касаясь мостовой, не торопясь, но неотвратимо. Она оглянулась.

Улица была пуста. Лишь безразличные огни фонарей отражались в мокром асфальте, только мутные лужи хранили в себе отражение холодного утреннего неба. Никто не следовал за ней. Но осознание этого не приносило облегчения. Страх продолжал разъедать её изнутри, засев в груди ледяным комом, который не удавалось проглотить.

Впереди виднелся полицейский участок. Старая серая громада, угрюмо возвышающаяся над улицей. Знакомое здание, в которое раньше она приходила с другими целями: разбираться с клиентами, спорить с патрульными, платить мзду, чтобы избежать лишних проблем. Но сейчас это было единственное место, где она могла надеяться на безопасность.

Она ворвалась внутрь, распахнув тяжёлую дверь и споткнувшись о порог. В тусклый свет настольных ламп создавал тёмном коридоре ощущение зыбкости, но здесь пахло кофе, бумагой, чем—то прозаичным, реальным. Люди в форме, дежурные, усталые, сонные, подняли головы, взглядывая на неё с лёгким раздражением.

– Он исчез! – крик сорвался с её губ, прерывая тяжёлую тишину. – Он просто испарился! Я видела! Я всё видела!

Голос женщины дрожал: он был хриплым, надломленным, как если бы каждая фраза высекалась из её горла лезвием. Она пыталась вдохнуть, но воздух в помещении казался липким, удушающим, наполненным запахами мундиров, сигарет, старого дерева. Мир здесь был иным – спокойным, обычным, таким, каким он должен был быть, но она больше не могла в него вписаться.

Полицейский за стойкой медленно поднял брови. Он был широкоплеч, крепок, с тяжёлым лицом, на котором застыла привычка не верить в чужие истерики. Он видел подобных ей много раз – женщин, выбежавших из клубов, испуганных клиентов, заплаканных девиц в разорванных колготках. Но эта была другой. В её глазах не было привычного ужаса, страха перед мужчиной, перед побоями, перед очередной ночной разборкой. Там было нечто иное: настоящее, древнее, тот страх, который редко можно встретить у живых.

– Что? – спросил он, моргая, пытаясь уложить её слова в привычные схемы.

– Он исчез! – она шагнула к нему, сжимая кулаки, будто пыталась удержать что—то, что уже ускользало. – Просто… испарился. Там, в комнате. Он был… и его не стало.

Она знала, как это звучит. Безумие. Чистое, без примесей, без оправданий. Она сама бы не поверила в это, если бы не видела своими глазами. Если бы не чувствовала, как воздух в комнате сгущался, становился плотнее, затягивал, высасывал реальность.

Полицейский медленно выдохнул, откинувшись на спинку кресла. Он смотрел на неё с недоверием, но его опыт подсказывал ему, что здесь что—то есть. Может быть, не то, что она говорила, но нечто, что требовало внимания. Паника таких, как она, редко была наигранной. И хотя всё внутри него твердило, что это очередная ночная истерика, какой он видел уже сотни, что—то не давало ему отмахнуться.

– Сядьте, – сказал он наконец, кивнув на деревянный стул у стены. – И по порядку. Где это случилось? Кто исчез?

Она сглотнула. Её тело тряслось, как если бы холод добрался до самых костей. Ответить сразу она не могла, потому что знала: слова, которые она скажет, будут звучать нелепо. И всё же другого выбора у неё не было.

Кабинет следователя был тесным, прокуренным, с жёлтым светом настольной лампы, который делал лица в ней бледными и уставшими. По стенам тянулись пятна старой штукатурки, а на подоконнике стоял видавший виды вентилятор, лениво перегоняющий воздух, в котором витал запах дешёвого кофе, бумаги и усталости. Здесь пахло ночными дежурствами, полуразложенными делами, долгими, бессмысленными разговорами, когда преступник уже найден, а для отчётности всё ещё не хватает пары пунктов.

Женщина сидела на жёстком деревянном стуле, едва касаясь его края. Пальцы у неё дрожали, сжимая горячую кружку с остывающим кофе, но она не пила. Тёмная жидкость подрагивала от её дыхания, от тонкой, но нескончаемой дрожи, которая теперь стала частью её тела. Она знала, что сейчас они не поверят. Это было неизбежно. Они не могли поверить. Но её страх – это было нечто большее, чем простая паника, чем отчаяние человека, попавшего в беду. Он был чем—то совсем иным. Чем—то, что не умещалось в рамках этого кабинета, этой ночи, и всей этой жизни.

Следователь, мужчина лет сорока с холодными глазами и привычкой не торопиться с выводами, смотрел на неё с лёгкой скукой. Он видел сотни, тысячи таких, как она – избитых, заплаканных, пьяных, испуганных, лживых, настоящих. Она не выглядела как одна из них. Здесь было что—то другое, что—то, что даже он не мог сразу определить. Её страх не был истерическим. Он был глубоким, пронзительным, пропитывающим её с головы до ног. Так боятся люди, которые действительно видели что—то, что не должны были видеть.

Он переглянулся с напарником, молча передавая ему невидимый вопрос. Ещё одна сумасшедшая? Очередная история о таинственных клиентах, которые «пропадают», оставляя их потом разбираться с трупами в подворотнях? Или всё же что—то большее?

– Исчез во время секса? – наконец произнёс следователь, на мгновение приподняв бровь. – Ну—ну…

Его голос был выработан годами допросов – усталый, ровный, без явного осуждения, но с той долей скепсиса, которая должна была расставить всё на свои места. Он знал, как разоблачить ложь, как вынудить людей заговорить правду, как поймать их на несостыковках. Он ждал, что она сейчас начнёт путаться, что её история рассыплется, как карточный домик. Он видел это тысячи раз.

Но она не спорила. Она даже не пыталась что—то объяснить. Только крепче сжала пальцы вокруг горячей кружки, а её плечи едва заметно вздрогнули. Она словно сжалась