Мертвая цепочка - Николай Иванович Леонов

— Лев Иванович, такое дело… это не суицид. Мышцы мягкие, тело еще не окоченело — всего пару градусов потеряло. Убийство произошло около часа назад. Повреждения, кроме характерных для опоясывания жгутом на шее, отсутствуют. Я еще тут пробегусь, конечно… но из важного, что стоит заметить, — сначала наступила смерть, а потом уже тело повесили. Это, конечно, предварительные данные, точные вскрытие покажет. Но…

— Спасибо, Гриша, принято. Как будет что еще, дай знать.

Выслушав отчет первоначального осмотра, Гуров принялся размышлять: «Мужик весит под восемьдесят, так у нас вырисовывается картина: либо работали несколько человек, либо один, но крепкий. Тут же надо понять, что, скорее всего, провернул все это мужчина. Хотя и есть в природе сильные дамы, только подвесить в одиночку ослабшее тело — задача не из легких. Даму, действующую в единственном лице, отметаем. Перед тем как впасть в отключку не только всему театру, но и мне самому, на сцене виднелись мелькавшие разноцветными пятнами несколько фигур. Беда, что верить увиденному под отравой нельзя, недостоверно. Но подкупает, что отравляющее вещество пустить, мужика на тот свет отправить, после этого повесив и табличку накинув, — точно все идет в пользу группы. Еще и фраза такая… демонстративная! Ну, театралы, ну фантазеры! Написали специально, показательно, дабы передать посыл, так? При таком раскладе кому ж ты, жмурик, насолил-то так, а? Ладно, разберемся. Сейчас первым делом до Маши, ведь Наталья упомянула, что, возможно, ей хуже, чем мне, раз понадобился осмотр спецов. Ну а уж затем придется попотеть… допросить свыше пятидесяти человек труппы, пока младшие по званию опрашивают зрителей, — дело не на час и не два». Едва оперуполномоченный сделал шаг в сторону лестницы, как кто-то, крайне недовольный, вскрикнул из толпы:

— Это что ж за цирк к нам пожаловал, а? Мало того потравили, как тараканов, так еще и изгаляются! Вы все как хотите, а я домой! Все!

Грубый бас заставил встрепенуться добрую половину присутствующих поблизости.

— А ну стоять! — рыкнул Гуров.

Прекращать балаган необходимо было незамедлительно. Прикинув, какой из способов выбрать, чтобы утихомирить огромнейшую эмоциональную толпу, он предпочел самый быстрый на реализацию. Взяв в руки микрофон, беспечно валяющийся на полу и уже порядком принявший на себя пыль с сапог бесцеремонно шастающих сотрудников, и включив его, мужчина стал вещать указания:

— Говорит старший оперативный уполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска Министерства внутренних дел России — Лев Иванович Гуров. Даю первоочередное указание всем присутствующим занять свои места и отставить панику. Не создавайте давку — на месте работает бригада «Скорой помощи», и всем будет оказано внимание специалистов. Кроме того, самое важное, — он демонстративно прочистил горло и стал излагать четче, — тот гражданин, который покинет помещение, будет отслежен работниками сразу нескольких структур, пойман, а далее объявлен как потенциальный преступник, скрывшийся с места преступления.

Зал затих. Полковник чеканно спустился с пьедестала внимания и, насколько позволяло состояние, поспешил в холл, где наконец встретил беседующих между собой близких, которые тоже явно были на взводе.

— Лев, это что за объявление? Запрет на покидание театра?! — вопрошала, очевидно, крайне быстро пришедшая в боевой настрой супруга.

— Лев Иванович, ну хоть ты им объясни, ей-богу! — с нотками завывания и толикой надежды в душе вмешался напарник.

— Маша, как ты? Тебе легче?

— Уже да, но гораздо более спокойно мне, конечно, будет дома. Я уже поняла, что у вас со Стасом сегодня будет дел невпроворот, но зрители-то здесь при чем?

— Допрос будет проводиться со всеми, и гости не исключение.

Мария, изрядно пожалевшая двести раз о выходе в свет и давшая себе зарок, что впредь будет прислушиваться к своей интуиции и не переть против нее, распылилась сильнее:

— Раз уж такое дело, так, может, вы и нас подозреваете, а?

— Тогда и нас, выходит, подозреваете, так оно? — моментально подхватила Наталья, уставив руки в бока и корпусом развернувшись к Стасу.

— Девочки, нам всем надо успокоиться. Мы понимаем, что вы устали, что уже пожалели о сегодняшнем вечере… но давайте все же соблюдать правила, которые едины для всех.

Убеждения Гурова не подействовали на дорогих сердцу дам, и тогда Крячко вытащил главный козырь из рукава:

— Отправляйтесь в буфет, посидите там, поговорите, обсудите, какие мы с Львом негодяи, — так убьем двух зайцев. Вы, несмотря на происшествие, хорошо проведете время, мы плотно займемся несением службы. Идет?

Женщины, чуть подбоченившись, все же согласно кивнули. После врученных купюр глаза женушек заметно потеплели.

— Но будьте на связи! Отправим кого-нибудь из младших, приглядят за вами.

То, что убийца, возможно, до сих пор разгуливает по территории театра, напарники упоминать, конечно, не стали…

Опираясь на край сцены, Лев и Стас занимались мозговым штурмом. Без чашечки кофе эффективность расследования, по мнению напарника, была бы сведена к минимуму. Потому пряный аромат свежесваренного напитка расточал концентрированный запах и постепенно приводил в бодрость беседующих.

— Ну, что думаешь?

— Сплошной винегрет! — закатил глаза Крячко. — У нас здесь статья на статье! И покушение, и причинение вреда здоровью чуть не ли по всем степеням, и, собственно, само убийство. Интересно, а еще сюрпризы будут?

— Чую, все впереди, Стас. Ты с Орловым связывался?

— Да, это ж он мне набрал, дав сигнал. Говорит, Гуров позвонил, промямлил что-то в трубку, хорошо, что я на рыбалке был — здесь тишь да гладь, удалось разобрать, иначе бы точно не услышал. Так вот, мы с нашими мигом по машинам и в путь.

— Спасибо, дружище!

Напарники пожали друг другу руки.

— Про жертву что-то выяснилось?

— Да так, сколько успел, персонал поспрашивал, что за экземпляр у нас сегодня… откуда, в чем грешен, — весело крякнул Крячко.

— Большая рыба?

Крячко подтянул правое плечо вверх и покачал ладонью в воздухе.

— Ну… как сказать. Сицкий Илья Иванович, сорок три года. Трудится художественным руководителем, являясь при этом основателем театра лицедеев. Сам по себе волевой и амбициозный, особенно прослеживалось то по молодости — и сам, колеся по городам, выступал, и своими силами поднимал искусство. Однако скоморохи твердят, что тот крайне требовательный, закоренелый и строгий начальник со своими тараканами в голове. Коронная фраза во всех печальных рабочих ситуациях его звучала как: «Театр требует жертв!» Будь то неверная реплика, забытый текст или момент перед тем, как Сицкий вышвырнет очередной, по его мнению, недоталант из театра. Тогда-то фраза и громыхала, резала на корню. Да и выражение, которое в кругах своих стало крылатым, обязательно подкреплял криком, чтоб человек испытывал ве-е-есь спектр эмоций, от стыда и до