Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16 - Рада Джонс

Так много погибших. Во время бомбардировок, уничтоживших целые кварталы, расстались с жизнью родители и дети. Мужья и братья, уехавшие в Китай, Бирму или Новую Гвинею, которым не суждено было вернуться. Сыновья, которые направляли самолеты в борта американских военных кораблей и взрывались вместе с ними. Все это закончилось шесть лет тому назад. Но шесть лет прошли как сон.

Люди брали кисточки из бамбука и чернилами писали на бумажных фонариках, парусами возвышавшихся над корабликами, имена погибших. Кто-то добавлял слова «надежда» и «мир». Потом одну за другой зажгли свечи, кораблики спустили на воду, и мерцающие огоньки медленно поплыли по течению на юг, к Токийскому заливу. Вскоре Сумида превратилась в реку огней. Сотни отблесков плясали на ее маслянистой поверхности, а духи мертвых сплавлялись по течению.

Люди на берегу некоторое время наблюдали за ними. Постепенно огоньки растаяли вдали, и толпа начала расходиться. Подул теплый ветер, заморосил дождь.

Но мерцающие бумажные фонарики продолжали плыть мимо безглазых стен заводов и застывших силуэтов кранов на верфи, пока огоньки не затушил ветер или набегавшая с залива зыбь. Осталось всего три или четыре отважных суденышка, и их фонарики прыгали на гребешках волн.

Именно эти последние кораблики высветили нечто еще, дрейфовавшее вместе с ними: нечто темное и громоздкое, почти полностью погруженное в воду. В дрожащем свете на поверхности воды мелькал пузырь мокрой ткани, клочья распустившихся вокруг головы волос. Изредка на поверхности мелькали связанные веревкой заломленные за спину руки – и снова исчезали в мягком качании волн. За ними тянулись похожие на плети водорослей истертые концы бечевки.

Наконец река достигла залива, огни города меркли позади. Наблюдать за этой сценой было некому. Да и будь кто-то поблизости, последние свечи уже почти догорели, и едва ли кто-нибудь распознал бы в дрейфующем темном пятне человеческое тело. Оно неспешно поднималось и опускалось на волнах, в сопровождении последних светящихся корабликов уплывая все дальше, в бесконечное море забытых жизней, и было в этом дрейфе что-то убаюкивающее, даже мирное.

Глава 1

Пять месяцев назад

Судно медленно подползало к суше, и сквозь вечерний туман у края моря начали проступать огни гавани, поначалу размытые, но потом более четкие, мерцая, как звезды, в холодном воздухе. За последние два года их судно проходило вдоль этого участка северного побережья Японии пять или шесть раз, и Камия Дзюн каждый раз замечал, что ночной пейзаж выглядит по-новому. На месте луж тьмы, оставленных американскими бомбардировщиками, теперь сияли новые огни. Он смотрел на свою родину, как всегда недосягаемую, просто берег с палубы судна, которое движется в мире безмолвия.

Ветра почти не было. Они направлялись не в гавань, а дальше, севернее, в отдаленную лагуну, куда уже заходили раньше, надежно скрытую от глаз японской береговой охраны и оккупационных войск. Едва судно поравнялось с маяком в северной оконечности гавани, два матроса, Орлов и Чэнь, быстро прошли вдоль бортов, гася один за другим фонари, и оставили гореть только один – в рулевой рубке. Во тьме пульсировал луч маяка, но находил лишь одиночество моря. На мгновение столб света выхватил строй из трех лебедей, направлявшихся в сторону азиатского континента. Они летели так, словно точно знали, куда им надо. Дзюн не без зависти проводил их взглядом.

Но тут его резко толкнули в спину.

– Хватит пялиться на звезды, пацан, – проворчал Орлов. – У нас работы невпроворот. Тащи ящики на палубу. Давай, шевелись.

Когда два года назад Дзюна приняли в судовую команду, он едва доставал до плеча русского верзилы. С тех пор он заметно подрос, мускулы окрепли, но Орлов все равно весил вдвое больше и упорно продолжал называть его пацаном.

Воздух в трюме был густым от испарений дизельного топлива и смолы. Дзюн стал пробираться сквозь темноту, нащупывая деревянные ящики, сложенные по четыре в глубину с каждой стороны. На сей раз не такие тяжелые. Никто никогда не говорил ему, что за грузы они перевозят, и он научился угадывать содержимое по размеру, форме и весу мешков и ящиков, которые таскал вверх и вниз по трапу. Ящики были сколочены из грубых досок, и стоило Дзюну поднять первый ящик, как в большой палец левой руки вонзилась основательная заноза. Стиснув зубы от боли, он потащил ящик по ступенькам и на середине лесенки передал его Орлову, чье широкое потное лицо смотрело на него сверху вниз, обдавая водочными парами. В общей сложности шестнадцать ящиков: больших, но не очень тяжелых и плотно набитых какими-то мягкими мешками. Внутри при тряске ничего не дребезжало.

Покончив с ящиками, Дзюн вернулся на палубу, принялся растирать ноющие плечи и вытаскивать из пальца остатки занозы, а между облаками тем временем показался полумесяц, прочертив длинную дорожку через все море. В ее свете он различил надпись на ящиках: «Сухой молочный порошок “Сноу”». Насчет порошка, пожалуй, правда, – прикинул он.

Судно приблизилось к берегу, и запахи изменились: Дзюн уловил душок гниющей рыбы, водорослей и лесных растений. Огни гавани исчезли. Не было видно ничего, только чернели на фоне голубовато-серого от лунного света неба поросшие лесом низкие холмы. Там и сям в окне рыбацкой хижины, очертания которой смягчал снег на крыше и у стен, светилась лампа. Их ждала самая опасная часть плавания.

– Капитан тебя зовет. Бегом, – велел Орлов, ткнув большим пальцем в сторону мостика.

Испытывая судороги в желудке, Дзюн открыл шаткую дверь и вошел в тесную и душную рубку. Зачем он понадобился капитану? Ничего хорошего это не предвещало.

Капитан стоял, держа одной рукой штурвал, и смотрел на море.

– У меня для тебя небольшая работенка, Камия, – сказал он, даже не повернув головы.

– Есть, капитан, – отозвался Дзюн. Он ожидал чего-то совсем другого.

Капитану было, наверное, под шестьдесят: волосы на затылке редкие, сквозь жирные пряди просвечивала бледная кожа головы. В одном из баров Владивостока Дзюн однажды услышал, как кто-то обратился к нему «капитан Ли», но усомнился, что имя настоящее. Обычно его звали просто «капитан». Говорил он мало, каким-то на удивление тонким и высоким голосом. Если не видеть лица, по голосу его вполне можно было принять за женщину. Говорили, что большую часть жизни он провел в Маньчжурии и служил кем-то вроде полицейского в старом правительстве Маньчжоу-Го.

Ожидая распоряжений капитана, Дзюн вспомнил ночной летний шторм, когда он был еще новеньким на судне. Около полуночи его замутило на койке от духоты, и он, спотыкаясь, поднялся на палубу глотнуть свежего воздуха.