Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

Бересклет собиралась сделать всё возможное, но не надеялась на значимый результат. Даже если колонию микробов разводили здесь, избавиться от следов очень просто, достаточно хорошенько отмыть и прокипятить посуду, и даже если что-то упустишь – так попробуй его отыскать! Тут недостаточно таланта жiвницы, требуется сложное исследование, для которого нет ни оборудования, ни средств, ни, что ещё хуже, знаний. Антонина попросту не помнила некоторые вещи, а многие никогда не знала. Посев-то она сделать сумеет, а что от него толку, даже если раздобыть микроскоп? Из тонкостей, касавшихся Clostridium botulinum, Антонина помнила только боязнь зловредными бактериями кислорода и хорошую переносимость нагрева, и то всё это вычитала в недавно полученных медицинских книгах.

Но это не повод отказываться, проверить-то стоило. Тем более, кто бы ни нёс ответственность за чистоту лабораторных инструментов, делал он это из рук вон плохо, и если реактивы хранились достаточно аккуратно, иные даже в металлическом шкафу под отдельным замком, то посуда была сложена и отмыта кое-как. Не иначе как всё это лежало на Верхове, а тот, привычный к заботам жены дома, здесь проявлял халатность. Глядишь и правда – забыл что-нибудь вымыть.

Пока Бересклет без особенного воодушевления приступила к осмотру, Сидор отправился разговаривать с другими учителями. Опросив ещё пару и получив почти те же самые ответы, что от Царенко, уже всерьёз насторожился. Не то страшно, что они друг друга покрывали, а то, почему вдруг возникла подобная надобность? Мысли возникали одна дурнее другой.

Но наломать сгоряча дров не хотелось, перед этим стоило узнать точно, и Березин видел два возможных источника нужных сведений: ученики и Хорватов. Первые были ближе, с них он и решил начать, тем более что на глаза попалась морковно-рыжая макушка Митьки Плескова – бойкого и шустрого сорванца, которого нередко притаскивали к полицейскому за ухо то один, то другой горожанин для воспитательной беседы. Проказил Митька вдохновенно, безудержно, но – беззлобно. То попа привидением напугает, то в чужой курятник пролезет и яйца чернилами покрасит, то в банный день у какого-нибудь нелюбимого соседа портки стянет да на конёк крыши закинет.

Сидор каждый раз принимал его строго, оставлял для беседы, и на некоторое время Митька затихал, что все вокруг считали хорошим влиянием Березина. Никто не знал, что у них давно появилась особая договорённость, а вместо выговора рыжего пострела поили чаем с печеньем и расспрашивали о последних новостях.

Сидора Плесков-младший уважал крепко, даже больше, чем отца – умелого рыбака и хорошего, но простого и грубоватого человека. Отчасти за то, что уездный исправник предпочитал выслушать, а не пороть без разбора, отчасти – за военные байки. Сидор не любил рассказывать, но тут случай особый, да и много ли достоверности надо мальчишке! Уговор был прост: Митька сколько может бьёт себя по рукам и не очень наглеет, а Березин принимает гостя. Да и то – ну пропесочить его, ну ремня прописать, так это он и от отца видал, не очень-то работало, а шило в известном месте не позволяло усидеть без проказ. Направить бы такую кипучесть на что-то полезное, но это пока ни у кого не выходило.

– Митяй! – окликнул Сидор и поманил рукой.

– Ой, дядь Сидор, а вы бороду сбрили! – подбежав, заметил тот с восторженным придыханием. – Прям генерал всамделишный теперь, форму только нать!

– Не нать, – усмехнулся Березин, осторожно, двумя пальцами пожимая ладонь гордого такой честью мальчишки, который явно с трудом сдерживался от того, чтобы не оглянуться победно на застывших в отдалении товарищей. – Дело у меня к тебе, пара вопросов есть. Можешь и приятелей позвать, как хочешь.

Колебался Плесков долго. С одной стороны, тайное дело полицейского исправника – это ого-го, друзья обзавидуются. А с другой – всё-таки вместе веселее, да и ну как обидятся? И его в следующий раз тоже куда-то не позовут, эти могут.

– Ща кликну! – пообещал он наконец и умчался.

Поговорить вышли на задний двор. Перемена была короткой, уже прозвенел звонок, но мальчишки отмахнулись – следующего учителя они всё равно хотели прогулять, в чём сознались наперебой. Потом сообразили, кому выложили подноготную, смешались, забормотали, что это они так, и вообще, и «вы только батьке не говорите, выпорет!»

Сидор был ребёнком достаточно давно, но отлично помнил, какое это было удовольствие – прогулять в училище скучное занятие или удрать в самоволку. За это, конечно, наказывали, и весьма строго, но никого тем не устрашали. Почему Березин и не пытался ругать Митьку за шалости: сам он таким не был, выдумки не хватало, но искренне полагал, что тот со временем перебесится, а покуда подходит с пониманием и не причиняет серьёзного вреда – и говорить не о чем.

Пока шли на пустующий во время перемены задний двор школы, куда выходила пристройка маленькой котельной и где стоял сарай со всяким хозяйственным имуществом, Сидор уже сам сообразил, что со школьными ужасами хватил лишку. Скрывай учителя что-то совсем мерзкое, уж кто-то из детей проговорился бы, а люди тут не робкого десятка. И если за воспитательный подзатыльник расшалившемуся чаду только спасибо скажут, то за что-то серьёзное и на вилы подымут, не говоря уж о ружье едва ли не в каждом доме. Однако расспросить мальчишек всё равно стоило.

– Судари, вопрос у меня к вам сугубо полицейский, – начал Сидор, присев на ступеньку у котельной, чтобы не нависать над малышнёй. – Дело серьёзное, чтобы никому, ясно?

– Да мы! Да зуб даю, во! Могила! – загомонила пацанва, возбуждённо блестя глазами.

– Слыхали про то, что начальник шахты преставился?

– Да! Точно! Траванулся! И ещё, говорят, пять человек помёрло! Точно, Косой потравился! – Трое десятилетних мальчишек гомонили как стая чаек, но Березин только посмеивался: спешить в таком деле не стоило.

– Не пять. Оленев, шаман Кунлелю и охотник Саранский. И потравились они не случайно.

Рассказывать мальчишкам он не опасался. Всё одно скоро весь город узнает, а уж на пару часов молчания этих ребят точно хватит. Может, и дольше хватит, но это уже будет неважно, обыск-то всё равно не скроешь. Да и поощрение к сплетням его совершенно не смущало: это не сплетни, а сбор информации.

– И кто их? – спросил Митька, который был среди них заводилой, когда волна ахов и восторженных восклицаний стихла.

– Выясняю. А вы мне пока вот что скажите…

Двое приятелей Плескова смешались, для них внове было, что кто-то из взрослых не только их мнения спрашивает, но ещё и предлагает про других взрослых гадости говорить, и плевать, что правду: за неё точно так же влетало, если под руку ляпнуть. А вот Митька, привычный к расспросам «дядь Сидора», разговорился охотно.

Ничего жуткого про Верхова не вспомнили, хотя и старались. В детских рассказах тот выходил не похожим на памятник идеальной версии себя с лёгкой патиной мелких недостатков и не сказочным идолищем поганым, а обычным живым человеком. Класс Плескова познакомился с ним только в этом году, но мнение составить уже сумел, и для них Эдуард Олегович был занудным и невнимательным, довольно неаккуратным и немного ленивым, но – интересным. Иногда показывал фокусы, как они называли простенькие физические и химические опыты, иногда здорово рассказывал, к мелочам не придирался и за уши