Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

На деле оно, конечно, не излечивало все болезни разом и не дарило бессмертия. Состав из нескольких трав, особым образом выращенных и обработанных жiвником, укреплял, улучшал самочувствие и успокаивал, и обычно этого хватало нервным особам, чтобы уверовать в могущество снадобья.

Ничего сложного или опасного капли Карпова не содержали, продавались свободно и безо всяких вопросов, в запечатанном воском стеклянном пузырьке, и прекрасно хранились, поэтому какого-то рецепта аптекари не требовали. Но Верхова, очевидно, не продолжала приём без указания врача.

Женщины вернулись в палату, к саквояжу Антонины и мирно спящему пациенту, к которому немедленно попытался прикипеть горький взгляд Верховой. Антонина склонялась к тому, что жалость её была искренней и зла Саранскому Верхова не желала.

– Скажите, Вера, а ваш супруг ладит с Саранским? – спросила Бересклет, отыскав в вещах пригодный клочок бумаги и хорошо очиненный карандаш, чтобы написать название и схему приёма.

– Да уж наверняка.

– Вы это знаете точно? – удивилась Антонина. – Наблюдали лично?

– Нет, – немного смешалась она. – Но они оба – разумные, сдержанные и воспитанные люди, которые способны договориться.

– Даже если есть серьёзная причина для раздора?

– Разумеется! Хотя я и не представляю, что могло бы их поссорить.

– Женщина? – искоса глянула Антонина.

– Какая?.. Вы намекаете, что… – ахнула Вера, уставившись на девушку не столько возмущённо, сколько с изумлением.

– Я не сомневаюсь, что вы не давали Саранскому никаких авансов, но когда это кого останавливало? А он к вам, судя по всему, неравнодушен. Ревность – вполне серьёзный мотив для ссоры, вы не находите?

– Да, но… не представляю! – Верхова растерянно покачала головой. – Чтобы Эдуард, из-за меня… Да и Андрей… Разве это всё не было несчастным случаем?

– Возможно, я не права, – заверила Антонина и поспешила увести разговор в сторону, а то не хватало ещё неловко влезть в расследование Березина и что-нибудь ему там испортить! – В любом случае, вы ничего такого за ними не замечали, а домыслы можно строить бесконечно. Берегите себя! И передавайте привет сыну.

– Непременно. Антонина, а можно… можно мне будет навестить Андрея? – попросила она, обернувшись на пороге палаты. – Понимаю, как всё это выглядит в свете сказанного, но ведь…

– Конечно, можно, приходите. Думаю, день-другой – и он почувствует себя лучше. Не волнуйтесь о сказанном, я не имею привычки распространять сплетни и верю вам. И слухов не бойтесь, ваши визиты к доктору никого не удивят.

– Спасибо!

Верхова ушла, Антонина вернулась к книге, но долго ещё не могла на ней сосредоточиться, вспоминая детали визита. Думалось, что Вера была совершенно искренна в каждом слове, и казалось дикостью предположить, будто она могла причинить кому-то вред и тем более – убить. Но в брошенных на больного взглядах вспоминалось чувство вины и стыд, вполне подходящие отравительнице.

Могла ли Верхова быть столь талантливой актрисой и так уверенно изображать неведение? Антонина не бог весть как хорошо умела читать по лицам, поэтому легко могла в это поверить. А уж мотив и искать не стоило, с таким-то мужем…

Бересклет пыталась напомнить себе важное соображение, ломавшее все стройные версии: о том, что Верхова не ходила к Оленеву, а проникновение в чужой дом со взломом дверного замка уж точно не вязалось со слабой чахоточной женщиной. Только мысль эта не хотела задерживаться в голове, потому что не укладывалась ни в одну стройную теорию, чрезвычайно раздражая этим Антонину. Самое отвратительное в построении любой теории – это привычка подгонять факты под нужный ответ, и оставалось только радоваться, что сама Антонина имеет очень опосредованное отношение к расследованию, а Березин не страдает подобным дефектом восприятия.

Ещё Бересклет пыталась припомнить способы выявления в людях дара жiвника, но все они требовали добровольного участия испытуемого и готовности этот самый дар предъявить, а если некий злодей пытался его скрыть – то его попробуй выведи на чистую воду! Не исключено, что в распоряжении Охранки или у полиции в больших городах имелись свои способы, но Антонина о них ничего не знала и судить могла лишь по косвенным признакам. По ним выходило, что Вера вовсе вне подозрений: все жiвники неизменно отличались крепким здоровьем, и от их воли это никак не зависело, дар работал сам собой. Этакая компенсация за то, что сознательно и направленно помогать себе ни один жiвник не мог.

Но если не она, то кто? Учитель?..

Те же мысли позже мешали спокойно отдыхать, и Бересклет всю ночь ворочалась на соседней с больным койке. Было неудобно спать в одежде, но не снимать же её! Тем более и Березин мог прийти, и мало ли что случится и кого ещё принесёт нелёгкая. Всерьёз в то, что Саранского явятся добивать, Антонина не верила, но беспокоилась.

А если удавалось отвлечься от расследования, тут же набрасывались иные мысли – о пациенте, врачебной работе и о том, чего ещё не хватало в больнице. В первую очередь в голову приходили даже не воздушные замки с электричеством и водонагревателем, а пара надёжных рук. Пусть не врач, но достаточно разумный и ответственный человек, которому можно доверить уход за пациентами и присмотр за самим зданием. И к зиме надо что-то придумать, без истопника будет тяжко. И стоило бы перебраться жить поближе к больнице, город небольшой, но всё равно не находишься…

Антонина не замечала, что уже не задумывается о приезде настоящего врача и начинает вполне уверенно распоряжаться будущим больницы.

Сон сморил девушку глубоко за полночь, и то не настолько крепкий, чтобы не отреагировать поутру на тихий скрип двери палаты и шаги. Она проснулась, тревожно вскинулась, села на постели и напряжённо уставилась на возникшего на пороге мужчину, нашаривая возле подушки тяжёлую книгу.

– Кто вы и что вам… Сидор Кузьмич, это вы?! – осеклась она на полуслове, опознав наконец пришельца, спустила ноги на пол, нашаривая ботинки и не отрывая взгляда от исправника. – Вы сбрили бороду?! – с изумлением спросила, хотя ответ и так был очевиден. Не только сбрил, ещё и постригся куда короче.

– Считайте, вы меня пристыдили. – Березин кривовато усмехнулся и рассеянно потёр подбородок. – Не по уставу как-то, не партизан всё-таки. Я пирожки принёс, и вот ещё чай горячий… Простите, что так рано разбудил.

– Нет-нет, всё в порядке! Располагайтесь, я сейчас, только умоюсь… – Антонина отчего-то вдруг страшно смутилась своей растрёпанности поутру, но взгляд от преобразившегося Березина отвела с трудом.

Вода оказалась холодной, что было очень кстати: помогла проснуться и прийти в чувство, так что через несколько минут Бересклет вернулась в палату. Поскольку стола там не было, Сидор развернул тряпицу с пирожками на стуле, и по палате плыл одуряюще тёплый, манящий запах свежей сдобы, сразу напомнившей Антонине, что она последний раз ела вчера днём.

– Позавтракайте, а там поговорим, – предложил Березин.

Девушка не заставила себя упрашивать, села на койку рядом с полицейским исправником и охотно впилась зубами в бок первого попавшегося под руку пирожка, оказавшегося с рыбой.

Жаль, еда не сумела оттянуть на себя её внимание целиком, и взгляд то и дело соскальзывал на сидящего рядом и задумчиво рассматривающего Саранского мужчину, разделившего с ней завтрак.

Граница, по которой раньше росли волосы, виднелась отчётливо. Верхняя половина лица была темнее от солнца, грубее – от ветра, да и вообще чуть другой, а светлый подбородок здорово выделялся. И это могло бы быть смешно, но – у кого-то другого, а при взгляде на Сидора Кузьмича смеяться совсем не