Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

Сегодня Сидору повезло, отбывал внеочередной катер со срочным сообщением, которое надо было передать телеграфом: что-то сломалось на шахте и требовалось привезти нужные детали, и была надежда успеть погрузить их на следующий пароход, но сообщение следовало передать безотлагательно.

– Приезжай да знакомься. – Березин сделал вид, что не заметил намёков. – Она нынче при деле, в больнице, Саранского выхаживает.

– Да уж лучше вы к нам в гости.

– Ты мне скажи: как совпало, что Маликова именно сюда сослали, к сестре под бок? – Обсуждать Антонину Березин не собирался, пришлось срочно подыскивать новую тему для разговора. – Неужто случайно?

– Скажешь тоже. По знакомству определили, да и мне отписали сопроводительный документ, чтобы не очень обижал. Я уж не вдавался, кто там кому сват, кум или добрый сосед, но из Хабаровска писали, притом судейские. Небось тот чиновник из родни подсуетился. Наше поселение, знаешь ли, на хорошем счету, даром что погода и земля тяжёлые.

– Знаю, – не стал разочаровывать его Сидор.

Он понимал, что во многом это заслуга именно Мельника, его принципиальности и снисходительного отношения к подопечным. Благодаря этим двум качествам в поселении воцарился порядок. Не идеальный, который не способны принять и поддерживать большинство людей, но достаточный, чтобы ссыльные по окончании срока наказания покидали эти края на своих ногах и в относительном здравии.

Именно Мельник в своё время разобрался с самыми злобными и беспринципными надзирателями, заставил доктора выполнять его обязанности и обеспечил ссыльным пристойное питание, может, и не балующее разносолами, но и не способное отправить на тот свет прежде срока. Притом всё это сложилось без увеличения финансирования, просто суммы, выделенные государством и шахтой на содержание ссыльных, перестали в таких количествах оседать в карманах.

Всё это Березин знал понаслышке от других людей, Валентин не хвастался, хотя и взирал на дело рук своих с отчётливой гордостью и признание ценил.

На пристани у Мельника имелись другие дела, иначе он бы не потащился провожать гостя, так что распрощались они на ходу. Катер оказался меньше, но куда шустрее обычной посудины, так что долго ждать не пришлось не только отправления, но и прибытия.

На этом шаги, которые возможно было предпринять, не привлекая внимания, у Сидора закончились, а дальше надо было взвесить и решить, с чего начать полноценное расследование. Нагрянуть с обыском к Верхову, невзирая на полное отсутствие доказательств? В столице за такое голову бы сняли – чай, не оборванец какой-то, уважаемый человек, хотя и не дворянин, а здесь…

Чиновников в Ново-Мариинске было немного. Градоначальник со своими немногочисленными помощниками да мировой судья, ворчливый и до крайности ленивый тип. Больше всего он не любил в этой жизни, когда его заставляли работать, в дела никогда не вникал и с уездным исправником не спорил, предпочитая перекладывать на него все решения и подписывать бумаги не глядя.

Формально тут даже земства не существовало, а важные городские вопросы решались «всем миром», по старинке: у Ларина устраивались собрания самых уважаемых и деятельных горожан. Гвалт на таких стоял страшный, но вопросы худо-бедно решались – наверное, потому, что возникали они весьма редко. Березина приглашали как начальника полиции, и за время его жизни здесь таковые собрания происходили два раза: когда в порту сломался кран и требовались деньги на новый и когда зимой случился пожар на складе и город лишился изрядной части запасов провизии.

Но всё равно Сидор предпочитал поступать по справедливости, а Верхову предъявить было нечего, кроме пустых подозрений и результатов метода исключения. Даже неясно, ухаживал всё-таки Саранский за его женой или нет?

Поразмышляв, начать он решил издалека. Поборов желание прямо с катера помчаться к Антонине в больницу и проверить не столько пациента, сколько доктора, Березин пошёл расспрашивать любовницу учителя.

Удальцова как будто поверила в объяснение Сидором своего интереса к её личной жизни – мол, птичка на хвосте принесла, и хотелось бы знать, что да как, – и почти не отпиралась. Помялась немного, но больше из кокетства, чем от желания скрыть – даже удивительно, как они до сих пор избегали огласки. А после, заручившись от Сидора словом офицера молчать обо всём услышанном, изрядно жеманничая, но без особого стыда рассказала о том, что сошлись они с Верховым из-за общей беды: хороших, но крайне скучных и серых супругов.

Эдуард гулял от болезненной жены, у Анастасии муж был тихим и незаметным, очень неглупым и увлечённым, но думать мог единственно о своём телеграфе и электричестве, то ли дело – широко образованный и общительный Верхов. Никаких проблем, никакого быта, никаких жалоб, разве что на непослушание сына, и то редко. Зато в постели Эдик был тем ещё затейником и фантазёром, о чём Удальцова сообщила шёпотом, отчего её нежные щёчки густо покраснели. Сидор и бровью не повёл, задавив лёгкое чувство гадливости в зародыше: бог им судья, а у него другие дела.

Если верить женщине, обоих любовников всё устраивало: тихий и уютный домашний очаг и редкие увлекательные свидания на стороне, сродни походу в театр. Она горячо заверила, что оба тщательно хранили тайну, никто не собирался поднимать шум и тем более затевать развод, и посоветовала выщипать хвост слишком говорливой птичке. Не верить учительнице, может, и хотелось бы, но не выходило.

Для очистки совести Березин решил всё-таки поговорить с рогатым мужем. Нарушать данное неверной супруге обещание Сидор не собирался, а вскоре понял, что мог бы не волноваться об этом: Удальцов и впрямь не видел дальше своего телеграфа, на котором служил инженером и заведовал всей электрической частью. От нескольких достаточно прозрачных намёков на неверность Анастасии легкомысленно отмахнулся, продемонстрировав завидную в ней уверенность и совсем незавидную простоту, зато про работу мог говорить часами.

Слово за слово, Удальцов вспомнил старого врача, посетовал на отложенные с его смертью планы электрификации больницы, а потом вовсе помчался мечтами в дальние дали, грезя о светлом – и электрически освещённом – ближайшем будущем всего Ново-Мариинска. Послушать его было познавательно и любопытно, но не в таком обилии, так что через полчаса Сидор насилу отделался от разговорчивого инженера.

Картина в больничной палате полицейскому исправнику предстала идиллическая. Саранский лежал на постели, кажется, всё ещё без сознания, а на соседней койке плечом к плечу сидели Антонина с фельдшером. Томский держал в руках какую-то увесистую книгу, девушка её перелистывала, и обе головы – светлая с модной столичной стрижкой и неожиданно аккуратно причёсанная тёмная – склонялись к тексту, словно головы школяров, раздобывших где-то страшно интересную, но запретную книжку.

– Добрый день, – через несколько секунд привлёк их внимание Березин, так и не сообразив, отчего вид этой парочки вызывает у него колючее недовольство.

Вскинулись двое также разом, как по команде. Антонина улыбнулась, а Артём раздосадованно поморщился, но кивнул.

– Сидор Кузьмич! Как ваша поездка?

– Неоднозначно, – отозвался он. – У вас тут спокойно?

– Да, просвещаемся вот. – Она ещё шире улыбнулась. – Нашлись интересные книги, думаю, Саранскому на пользу пойдёт. Тут для жiвника есть методики, так что я обезвоживание сниму и попробую ему помочь. А ещё Артём припомнил, кто из пациентов доктора Лаврентьева болел ботулизмом, я дома гляну в записи, что именно он предпринимал.

– Вы, гляжу, примирились?

– Нашли общий язык и разрешили противоречия, – с удовольствием признала Антонина. И с места не двинулась, продолжая сидеть рядом с Томским. Да и тот никакого неудовольствия по