Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

всегда смертельный, даже без особой помощи пострадавшие порой выживают. А Саранский сейчас под присмотром, ему помогают. А ещё он очень крепкий, сильный человек. Ты хорошо его знаешь?

– Андрей Ильич добрый. К маме хорошо относится. И Кнопку забрать хотел, – пожал плечами Саша. – Отец его за это очень не любит. За маму, не за собаку, – пояснил смущённо.

– Они ссорились? Не волнуйся, я не скажу отцу.

Бересклет, говоря, опустилась на диван с потёртой кожаной обивкой, положила книги на колени и похлопала ладонью по сиденью рядом, приглашая мальчика к разговору. Тот опять тревожно оглянулся на дверь, но несмело подошёл и неловко сел на край, зажав ладони между коленками и ссутулившись.

– Я слышал, как отец ему угрожал. – Саша заговорил почти шёпотом, уткнулся взглядом в пол. – Тихо, конечно, он никогда не ругается. Но требовал больше не подходить к маме, грозился убить, если ещё раз увидит. А маме с ним весело, он всегда её смешит. И ягоды приносит.

Александр вздохнул, обвёл тоскливым взглядом кабинет.

– А тебе он тоже нравится?

– Он говорит, что маме нельзя здесь, ей тяжело. Я случайно слышал, он увезти её хотел. – Мальчик пожал плечами. – Она постоянно мёрзнет и болеет. Сейчас ещё ничего, а зимой вообще почти не выходит из дома.

– Неужели твой отец этого не видит? – нахмурилась Антонина.

Худые плечи опять неопределённо дёрнулись, а голова совсем поникла.

Несколько секунд висела тишина. Бересклет растерянно разглядывала сидящего рядом ребёнка, не зная, как относиться к его словам. Двенадцать лет – уже вполне значительный и ответственный возраст, да и Александр Верхов производил впечатление очень серьёзного и разумного юноши, а не легкомысленного фантазёра.

Но даже независимо от правдивости его слов и правильности понимания услышанного разговора что-то в этой семье явно было нечисто и совсем не столь благостно, как пытался показать Верхов.

Что за отношения сложились между Саранским и Верой? Обычная человеческая жалость, тем более Косой по всем рассказам казался добрым и сострадательным? Или мужской интерес к чужой женщине? И отвечала ли она ему взаимностью? Все как один утверждали, что Верхова слишком порядочна и, возможно, слишком болезненна, но разве угадаешь, глядя со стороны? Тут только кто-то из них двоих мог ответить, и то если пожелает.

– Я слышала, ты хочешь стать врачом? – нарушила Антонина молчание.

– Очень! Хочу учиться в Хабаровске. И маму туда увезти, она сильно скучает, – признался Саша и добавил с горечью: – Я только надеюсь, что успею повзрослеть быстро и она не умрёт. Семён Семёнович порой ей выписывал какую-то микстуру, ей делалось легче…

– Как ты думаешь, твоя мама согласится прийти в больницу? – медленно проговорила Антонина. – Или она тоже посчитает, что женщина не может быть врачом?

Она понимала, что этим вопросом окончательно отрезает себе путь назад, к спокойной и желанной службе медицинского эксперта, но… сколько можно обманывать себя этим обещанием, что на следующем пароходе вдруг прибудет новый замечательный и опытный врач, который возьмёт на себя все эти хлопоты? Никто не приедет. И, может, сама бы она ничего такого Вере не предложила, но промолчать сейчас было слишком жестоко по отношению к Саше.

– Вы ей понравились, она никогда не скажет ничего такого! И обязательно придёт! – оживился он. – А можно мне тоже к вам прийти? Андрея Ильича проведать…

– Приходи конечно, – улыбнулась она. – А каким ты мечтаешь быть врачом?

– Я хочу придумывать лекарства от всех болезней. А лучше такие лекарства, чтобы никто не заболевал. Семён Семёнович рассказывал. Вакцины. Я хорошо учусь! И даже микроскопом пользоваться умею, у Семён Семёновича…

– Александр, что ты здесь делаешь? – прервало разговор появление хозяина. Мальчик насупился и опять уткнулся взглядом в пол, а Антонина поспешила вмешаться:

– Он как настоящий мужчина предложил мне помощь с книгами, а потом мы разговорились о работе врача, – с вежливой улыбкой пояснила она. – У вас исключительно умный и целеустремлённый сын. Моя младшая сестра на пару лет старше, но она пока не проявляет такой похвальной сознательности.

– Она девочка, у юных барышень обычно совсем другие интересы, – смягчился Верхов. – Позвольте, я помогу с книгами, всё же они тяжёлые!

– Буду благодарна. Саша, спасибо за разговор. Желаю тебе успехов и удачи, чтобы всё получилось. И не забудь, если что-то будет непонятно или любопытно, приходи. Если сумею – помогу разобраться. – Она заговорщицки подмигнула.

– Спасибо, – несмело улыбнулся мальчик в ответ, кажется, поняв намёк.

Без отвлекающих разговоров беглый просмотр оставшихся книг много времени не занял. Собрание и впрямь оказалось прекрасным, содержало и известные институтские учебники, и многочисленные справочники, и даже ценные монографии. Нашлось и про токсины, и про паразитов, и то нужное по хирургии и травматологии, что Бересклет пыталась найти в самом начале своего пребывания в городе, когда младший Брагин сломал руку.

Относить книги домой Антонина не стала, зачем они ей там все! Раз уж имеется больница, значит, и книгам там самое место, да и читать их сейчас сподручнее там, наблюдая за Саранским. Оставила она их, впрочем, в комнатушке при морге, в котором освоилась за это время куда лучше и чувствовала себя гораздо увереннее, чем во врачебном кабинете. Провести электричество, и добавится ещё одно место в копилку тех, где так легко представить себя дома, в Петрограде.

И думалось там легче. Стойкий химический запах ослаб за год с лишним, но не пропал совсем, а он всегда настраивал Антонину на спокойный рабочий лад.

Сейчас Бересклет пыталась анализировать услышанное в доме Верховых, но то и дело ловила себя на том, что начинает додумывать и фантазировать, больше опираясь не на факты, а на собственное воображение. Наконец она решила не мучиться самостоятельно, а просто рассказать всё Сидору, когда тот вернётся. Если он, конечно, придёт поделиться сведениями и проведать больного.

* * *

Березин тоже не терял времени даром, а отправился к угольным копям, чудом успев на катер. Это была одна из причин, по которым он больше любил здешнюю зиму, нежели лето: оленя с нартой проще найти, чем свободную лодку с хорошим мотором, а на вёслах идти куда дольше. Конечно, тоже не сутки, но час-другой при волне и встречном ветре – удовольствие сомнительное.

Сегодня погода, впрочем, продолжала баловать, синее небо в лёгких росчерках облаков гляделось в спокойное зеркало лимана, и отражение лишь едва заметно морщилось от редких слабых движений ветра. Сидор пристроился к стенке у окна, молча глядел через пыльное и отродясь не мытое стекло на залив, но пейзажа почти не видел, погружённый в мысли.

Саранскому невероятно повезло. Уцелеть одному в тундре с таким недугом – иначе как чудом не назовёшь, и Сидор не мог отделаться от мысли, что Косой наверняка поделился с сотрапезниками планами на следующий день. И уж точно не он травил окорок.

Если искать убийцу среди гостей, то версия оставалась одна: учитель. С Оленевым ему как будто нечего было делить, с Кунлелю – тем более, а вот с охотником Саранским всплывал старый как мир мотив: ревность. Притом Верхова вполне могла добродетельно хранить верность мужу, а тот мог не любить жену, это ровным счётом ни на что не влияло. Сидор был глубоко убеждён, что разрушительная ревность – это история не про любовь, а про чувство собственности и нежелание терять что-то, к чему привык и что считаешь полезным. Излишняя родительская опека, ссоры любовников, обиды «забытых» друзей часто