Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

В этот раз прогулка по тундре не доставляла Антонине никакого удовольствия. Досаждал гнус, который хоть и не кусал жiвницу, но вился вокруг, попадал в глаза и в нос, садился на кожу, и это заставляло то и дело нервно встряхиваться и махать руками. Но больше того беспокоили и подгоняли мысли об охотнике, оказавшемся на грани смерти в одиночестве. Наверное, это очень страшно – совсем немного не дойти до безопасности и до помощи. А потом лежать, не имея сил пошевелиться и понимая, что, скорее всего, на этом месте и останешься…

От волнения Антонина так спешила, что дошли они на полчаса быстрее, чем предполагал Сидор, исходивший именно из шага девушки. По дороге почти не разговаривали. Рынто напевал себе под нос какую-то мелодию, а помочь с переноской согласился приятель больного, немногословный дюжий мужик с очень подходящей фамилией Коваленко, старший ученик и помощник кузнеца. С Березиным они были знакомы шапочно и общих тем для бесед не имели, а вспомнил о нём Сидор просто потому, что расспрашивал вчера о Косом. Ничего полезного не услышал, но сделал вывод, что кузнец о приятеле искренне беспокоится.

Лагерь свой, если это можно было так назвать, Саранский устроил между двух невысоких останцев причудливой формы: один походил на сидящего на корточках человека, второй – на голову оленя с обломанными рогами. Рынто махнул на них рукой, когда те показались за сопкой, и дальше не пошёл. Сказал только, что место это давно облюбовано тэн’кэлет, там безопасно ночевать, и мелги-тангитан очень повезло выбрать именно его для остановки.

Они втроём, спеша, пошли к останцам, разглядывая неуклюжее подобие шалаша – плащ, по виду брезентовый, был зацеплен краем за камень и создавал низкий полог. Антонина всё пыталась протереть глаза и понять, не то просто рябит, не то гнус вьётся, не то клок тумана зацепился за камни: возле глыб мерещилось невнятное зыбкое марево – то белёсое, то прозрачно-дрожащее. Когда они оказались настолько близко, что сумели различить торчащие из шалаша ноги, видение пропало, а Бересклет тут же позабыла странное явление и ещё ускорилась, едва не срываясь на бег.

Это и впрямь оказался Саранский, и впрямь – живой, не иначе каким-то чудом. С выраженными симптомами поздних стадий ботулизма, обезвоженный, истощённый, без сознания, но – живой! Антонина ощутила это, когда достаточно приблизилась.

– Надо оказать ему помощь и потом уже – нести. Уберите эту ткань, я посмотрю, что можно сделать прямо сейчас.

Зрелище было такое, что Коваленко ругнулся и перекрестился, отшатнувшись, и с уважением покосился на девушку, которая даже не переменилась в лице и опустилась рядом с больным на колени.

Пахло застарелым по́том и гнилым мясом, над телом жужжали жирные мухи. Охотник оказался завёрнут в свежую волчью шкуру – видимо, успел подстрелить зверя до того, как ему стало плохо. Шкура не была высушена и толком очищена, при установившейся тёплой погоде она уже начала тухнуть и привлекать насекомых.

Лицо Саранского выглядело лицом мертвеца – белое и безжизненное, и заметить дыхание не удавалось, даже приглядевшись, поэтому Сидору осталось только верить девушке на слово.

– Нужна помощь?

– Приготовьте пока на чём нести, – отмахнулась Антонина, слегка морщась от запаха и аккуратно разворачивая шкуру, чтобы добраться до тела. Рядом с безвольной рукой нашлась открытая фляжка, Бересклет нюхнула и отложила в сторону: вода тоже начала портиться. – И попить дайте.

Вѣщевики редко и в малой части своего чародейства могли обходиться без подручных средств. В создании вѣщей непременно участвовали инструменты, которыми наносились узоры, и в последние годы эти инструменты становились всё более сложными. Тот же водонагреватель представлял собой не просто трубу с узорами, а составной прибор, где чары переплетались с электричеством, и если включить его или поменять температуру мог кто угодно, это было изначально заложено в устройство, то для тонкой настройки требовался чародей с особым музыкальным инструментом.

Ещё два века назад выяснилось, что звуки способны пробуждать скрытые резервы вѣщей, а ещё – управлять ими. Чаще таковым служила простая флейта, иногда ксилофон, совсем редко – что-то более сложное или необычное. К сожалению окружающих, управляющие трели почти всегда отличались неблагозвучием, а вынужденные «музыканты» могли вовсе не уметь играть, для них ноты были не способом выражения мелодии, а кодом.

Работа жiвников же даже сейчас мало отличалась от работы самых древних целителей, которые врачевали прикосновением, и вся разница заключалась в том, что почти не приходилось действовать по наитию. Когда Антонина пыталась объяснить свои чувства сёстрам, придумала наглядную аналогию: она словно выдыхала руками воздух в тело пациента, представляя при этом, что именно хочет сделать. Могла дунуть сильно и много, могла – по чуть-чуть, и чем больше практиковалась и лучше понимала устройство человеческого организма, тем точнее выходило.

Так можно было и убить, но воздействие оставляло в теле следы, которые не мог не заметить другой жiвник. Поэтому в больших городах при расследовании рассматривали и такой способ убийства. Антонина прекрасно знала все признаки и могла обнаружить вмешательство жiвника. Знала основные способы, к которым жiвники прибегали при убийствах, и тысячи других признаков той или иной насильственной смерти.

Знала всё это куда лучше, чем способы лечения, особенно такой сложной гадости, как ботулизм. Слыхала только, что учёные пытались создать сыворотку, но где те исследования, а где – Ново-Мариинск!

Пришлось импровизировать. Паралич мускулатуры опаснее всего сказывался на лёгких и сердце, им она и постаралась немного помочь. Конечно, полностью вывести яд никаких сил не хватит, а вот очистить основные дыхательные мышцы, сердце и мозг – можно.

Напоить Саранского в его состоянии не вышло бы, и Бересклет ограничилась несколькими каплями воды на язык, пытаясь вспомнить, попадалась ли в больнице капельница, потому что в её саквояже подобный полезный прибор отсутствовал. Если со шприцами в работе судебно-медицинского эксперта порой приходилось иметь дело, то ситуацию, в которой трупу понадобилось бы ставить капельницу, Антонина даже вообразить не могла.

На лечение охотник отозвался удивительно хорошо, и Бересклет позволила себе понадеяться на лучшее. Сильный, крепкий, не чета покойному Оленеву. Да и шамана, верно, получилось бы вытянуть, но он предпочёл решить собственную судьбу иначе. Антонина уже наслушалась историй про добровольную смерть, но обычай этот по-прежнему казался ей диким, вряд ли она вообще когда-нибудь сумеет принять его спокойно.

Грудная клетка мужчины под её руками поднялась выше, а на выдохе из приоткрытого рта Косого вырвалось небольшое облачко, похожее на клок жирного угольного дыма.

Бересклет ойкнула и отшатнулась, дымок почти сразу рассеялся без следа, а над её головой прозвучал напряжённый голос Сидора:

– Что случилось?

– Чертовщина какая-то, – проворчала Антонина едва слышно, тряхнула головой и добавила громче: – Всё в порядке, можно нести, всё остальное в больнице. Дай бог найдётся всё нужное!

Мужчины к тому моменту успели уже сработать носилки из двух плащей и по команде Бересклет аккуратно переложили больного. Испорченную шкуру безо всякой жалости бросили у останцев, Сидор хозяйственно прихватил ружьё, флягу и рюкзак охотника, и процессия двинулась обратно. Ноша нимало не затрудняла движений двух крупных и сильных мужчин, во всяком случае пока.

Антонина шла рядом с носилками, то и дело проверяя состояние больного и порой оглядываясь. Было любопытно, вернётся