Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

Нельзя сказать, что он здесь душевно исцелился: нечего было лечить, кроме вполне приземлённой контузии.

Даже на войне попадались светлые моменты. Находилось место и для шуток, и для радостей, которые тогда казались острее и ярче, чем привычный страх смерти или каждодневные потери, а теперь в памяти проступали куда отчётливей. И друзья, с которыми он до сих пор переписывался, – прекрасные, настоящие люди, знакомством с каждым из них впору гордиться.

С братом нехорошо вышло, но сейчас это вовсе не тяготило. Тогда, давно, обидело, а позже Березин понял: так для всех лучше. Сидор на своём месте, как бы ни пытался запугивать его Ухонцев сказками, а Семён – на своём. Он с этой мануфактурой куда лучше управится, а главное, ему это нравится.

Бумажная мануфактура под Петроградом досталась отцу в качестве приданого матери. Их дед, купеческого рода богатый промышленник, очень хотел пристроить дочку за дворянина, а отец, как не раз говорил позже, влюбился тогда с первого взгляда и взял бы её хоть босую. Богатое приданое больше помогло умаслить другого деда, но и тот, пусть поворчав, не стал бы ссориться с единственным сыном за его выбор: знал упрямый характер и понимал, что, кроме скандала, ничего не добьётся. Тем более время такое наступало, что пора было меняться, и этакий мезальянс уже и мезальянсом-то не считался. Главное, девушка честная, да и отец её имел репутацию надёжного, верного слову человека.

К лучшему, что всё так сложилось: тридцать лет родители прожили душа в душу, даром что отец был человеком резким и властным, привыкшим командовать. Но мать умела направить его в нужное русло и не допустить скандала, и если подумать, в доме-то командовала она. Потому и сыновей они так поделили: Сидор продолжил славную воинскую династию, а младший, Семён, остался при матери.

На мануфактуре служил бессменный управляющий, человек надёжный, проверенный и достаточно честный, чтобы дело под его рукой процветало, а младшему Березину ещё с гимназии всё там было интересно.

Сидор и сразу-то, когда вернулся в Петроград и узнал о наследстве, не против был, чтобы брат всем этим занимался, и обсудить в ту последнюю встречу хотел именно это. Но он впрямь никогда не отличался многословием, а иной раз и вовсе с большим трудом подбирал слова, у Семёна же язык был подвешен куда лучше, он и заговорил первым. И чем дольше говорил, тем яснее Сидор понимал, что не очень-то рады здесь его возвращению. После всего этого уверять, что он явился не за деньгами, стало глупо, пришлось просто попрощаться и уйти, приняв для себя: жизнь стоит начинать заново, не оглядываясь назад. Мать умерла перед войной, отец последовал за ней вскоре, и некому было горевать о размолвке братьев. Разошлись дороги – так тому и быть.

А невеста… Слова доброго не стоила та помолвка. Мать очень хотела его остепенить и настояла, а он и спорить не стал: девушка вроде бы неплохая, милая, и чего бы не жениться. Потом мать умерла, не успели схоронить – война. Он за четыре года не то что тосковать не начал – лицо наречённой забыл.

Про жизнь же в Ново-Мариинске, о которой расспрашивала Антонина, тактично избегая более давнего прошлого, Березин и вовсе рассказывал с удовольствием. О местных нравах, о случаях с ним и приключившихся с кем-то других историях, о суевериях и чукотских сказках… Кое о чём, конечно, пришлось умолчать, но едва ли девушка обратила внимание.

И заговорились они в конце концов так, что Сидор только к полуночи опомнился.

– Да бросьте, – возразила Бересклет. – Оставайтесь здесь, куда вы среди ночи пойдёте опять!

– Неприлично это, – с сомнением ответил он.

– Да уже без разницы! – улыбнулась она. – Мы с вами знаем, что ничего такого не было, а для длинных языков всё едино – чуть свет вы отсюда выйдете или среди ночи. Оставайтесь, я уверена, моя девичья честь не пострадает.

Сидор понимал, что мысль эта нехороша и стоит незамедлительно уйти, но и сам не заметил, как согласился. Опомнился, когда Антонина уже пожелала ему доброй ночи и ушла к себе, и сбегать стало глупо. Он пообещал себе встать ещё до рассвета и тихо уйти, чтобы не беспокоить девушку.

Однако Провидение распорядилось иначе, Березина затемно разбудил стук в двери. И оно же, видимо, подсобило, оставив Сидора в старом доме с вечера, потому что на пороге стоял Рынто, малознакомый охотник из чукчей, который на русском знал три слова – «водка», «патроны» и «сколько» – и, уж конечно, понятия не имел, что Умкы перебрался в другой дом. Не хотелось даже представлять, чем могло закончиться этакое явление в такое время на пороге, если бы разговаривать с ним вышла Антонина.

Впрочем, расспросив раннего гостя, Сидор понял, что девушку придётся будить прямо сейчас.

Услышав главное – охотник Косой нашёлся и ему нужна помощь, – Бересклет поднялась и собралась очень быстро. Наскоро умылась, оделась, и уже через четверть часа они вышли к скучающему Рынто, который согласился проводить к месту, где видели Саранского. Клянчил за свою помощь водки, но Сидор не стал брать грех на душу и потворствовать чужой пагубной привычке, поэтому сошлись на бутыли керосина.

Присутствие Антонины охотника развеселило, хотя при Сидоре он себе ничего лишнего не позволил. Отпустил пару сальных шуточек, которым сам же и посмеялся, а Березин сделал вид, что не слышал: с точки зрения местных обычаев, ничего дурного он не сделал, девушка не поняла ни слова, а спорить и объяснять что-то без толку, это он уже выучил. Чукчи – народ упрямый. И уж тогда Антонина заподозрит неладное, а с неё довольно и рассказа о том, где и при каких обстоятельствах нашёлся Саранский. Березин предвидел её реакцию, но не обманывать же!

– Погодите, то есть как?! – ожидаемо возмутилась Бересклет. – Вы серьёзно? Они бросили больного человека одного в тундре, не прикасаясь к нему? И он действительно отказывался показывать место, пока вы ему не заплатили?! Это… Это немыслимо! А если Саранский умрёт?!

– Не сердитесь на него, – попросил Сидор. – Чукчи очень боятся эпидемий. Оспа, грипп и другие заразы, привезённые сюда кораблями, выкашивали страшное количество людей, да и сейчас тоже. Есть планы отыскать среди местных шаманов жiвников и обучить хотя бы справляться с заразой не интуитивно, но не больно-то много желающих сюда ехать, да и зазвать никто не старается. В Марково пара энтузиастов, но это капля в море. Хорошо, что вообще согласился издалека указать место. Он уверен, что охотника берегут вагыргыт, благожелательно настроенные духи. Нотаск’ывагыргыт, он говорит. Вроде бы это духи земли, не помню. Мне казалось, это злые существа в их верованиях, но бог знает… Проводить согласился только потому, что они кэль-эт сдерживают.

– Даже я в духов поверю, если окажется, что он жив! – сердито проворчала Антонина. – Один, несколько дней в тундре, с таким тяжёлым заболеванием… Погодите, но как же тогда мы сумеем доставить его в город?

– Справедливо, – кивнул Сидор, – лучше прихватить с собой ещё одного помощника.

Прикинув, не обойдутся ли одними санками, решил, что донести вдвоём будет всё же сподручнее. Жаль, полевых носилок у него не имелось, а за больничными идти – делать большой крюк, но брезентовая армейская накидка тоже подходила.

– Больше нам с собой ничего не понадобится? Тут очень далеко?