Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

раскланивается всегда, – усмехнулся Ухонцев. – Сынишка у него двенадцати лет, Сашка, бойкий и любознательный, врачом стать мечтает. Матушка его здоровьем слаба, а Томский даже и на фельдшера-то с трудом тянет, какое от него лечение! Раньше к Лаврентьеву ходила, мы у него виделись, а сейчас кто-то из баб травками врачует. И, видать, неплохо, раз не преставилась до сих пор. А мальчишка мечтает выучиться и её исцелить.

– Вы неплохо его знаете, – заметил Сидор.

– А, прибегает порой, – с лёгким смущением признался Ухонцев. – Он и ещё трое сорванцов. Хорошие ребята. Они мне новости всякие рассказывают, пострелята шустрые, любопытные, а я им коллекцию свою показываю, в шахматы играть учу, языку тоже, это наш с ними секрет. Собираюсь в их судьбе участие принять, поспособствовать дальнейшему обучению… Погоди-ка, Сидорушка, вспомнил я, что он про отца говорил, к делу пригодное! У того лаборатория дома имеется, химию с биологией больше всех наук уважает.

– Лаборатория? Гляну, – заинтересовался Березин. – А других самородков с любовью к тем же наукам не припомните? Среди ссыльных, например? Или приезжих?

– Дай-ка подумать… Знаешь, а и припомню! Маликов на том берегу есть, уж пару лет тут живёт. Тихий, чудной, но умный – жуть! Я почему знаю, его вечно к аптекарю посылают, когда что-то забрать или заказать надо по рецепту, вот мне Сан Саныч и рассказывал. Любит он с Маликовым поговорить. Помнится мне, болтал, что у этого умника будто бы родня какая-то в городе имеется, хотя сам не местный. Но тут я и соврать могу, память, знаешь ли, уже не та.

– А по какой статье он сидит, не припомните? Или хотя бы имя?

– Вот уж чего не знаю, не интересовался! Поговори лучше с дружком своим, он тебе всяко вернее расскажет, он своё хозяйство как облупленное знает.

– Поговорю.

Мельник и Ухонцев друг друга отчего-то недолюбливали. Началось это задолго до приезда Сидора, и причины взаимной неприязни тот не знал – оба молчали. Как люди прекрасного воспитания, ничего дурного не говорили, но упоминали с отчётливой прохладцей. Березин подозревал, что история между ними случилась какая-то весьма дурацкая и безвредная и дулись они исключительно из упрямства, но попытки примирить давно оставил.

С минуту они пили чай молча. Хозяин не то привычно обижался на Мельника, не то раздумывал, а гость с удовольствием жевал вкусное шоколадное печенье и рассматривал обстановку. Сколько он здесь бывал – а всё равно не наскучило, каждый раз взгляд цеплялся за что-то новое. Вон та красивая резная композиция из моржового клыка со сценой охоты – новая или незамеченная? А вот выщербленный костяной гарпун, давно ли он тут оказался?

– Скажи мне, девица эта, которая не девица, как врач сгодится? – заговорил старик, предпочтя сменить тему.

– Она не врач, она судебно-медицинский эксперт, – поправил Сидор.

– Так другого нет, – легко парировал тот.

– Сгодится, – сдался Березин. – Да вы будто не слышали, как она в первый же день мальчишке руку собирала. С тех пор, правда, к ней побаиваются с хворями приходить, но что-то мне подсказывает, ненадолго это…

– Верно говоришь. Вот и я к ней подамся через денёк-другой, сердце что-то шалит, пусть посмотрит.

– А вы – на неё? – усмехнулся Сидор. – Сердце у вас полжизни шалит, только к врачам на аркане не затянешь, так?

– Не без этого, – сознался Ухонцев. – Когда ещё с такой хорошенькой барышней старику поболтать!

– Только вы ещё не начинайте её донимать со всеми этими сплетнями, – поморщился Сидор. – В моём доме она живёт только потому, что больше пристроить некуда. Сбежит ценный специалист, останемся и без врача, и без эксперта.

– И в мыслях не было! – возмутился Иннокентий Петрович. Вышло до крайности неубедительно, и он это, кажется, сам понял, потому что поспешил продолжить: – Ну не сердись на старика, любопытно мне. Да и женить тебя я тоже не против, уж прости за откровенность. Хотя бы в память о Кузьме Ивановиче.

– Прежде вы сводничеством не занимались, – неодобрительно поморщился Березин.

– Да с кем тебя тут сводить? – хмыкнул он. – С рыбачками да дочками пастухов? Ты тут, конечно, поистрепался, распустился, мочалку крестьянскую отрастил, но всё равно Бересклет эта – считай, первая тебе ровня. Ежели тебя отмыть. Есть ещё пара девиц, конечно, но ты с ними заскучаешь быстро, весь в отца.

– Далась вам моя борода, – проворчал Сидор, ощущая смешанное со смущением раздражение. Поднятая стариком тема ему не нравилась, но прямо сейчас встать и уйти на полуслове было невежливо. Да и не грешил он прежде этакой бесцеремонностью, отчего начал – непонятно. – И далась вам Антонина!

Ухонцев пожал плечами и уставился на гостя остро, колко, пронзительно. Отставил чашку, откинулся на спинку кресла, сцепил узловатые артритные пальцы перед собой.

– Уж извини, что вижу – о том и говорю. Я, знаешь ли, болтаю редко, зато наблюдаю часто, и взгляд у меня намётанный. Что там про тебя сплетничают – это мне без интереса, а только своим глазам я верю. Видел я, как ты с ней любезничаешь и как поглядываешь. На себя похож становишься, а не на медведя. Не по нутру тебе, что я говорю, но ты дослушай, всё ж доскажу. Может, у чукчей вера эта их наивная и простая, да только правда – она всегда в простоте. И не зря они тебя Умкы зовут. Шаман бы сказал, что в тебя дух медведя вошёл. Кэль-эт. То ли слабину почуял, то ли, напротив, силу, – кто его разберёт. Не сказать, чтобы злой, но и не добрый. И ты нынче только наполовину – Сидор Березин, а вот на вторую – Умкы. И в тундре тебе оттого так вольготно, и народ весь побаивается – что кочевой, что наш. И тебе только самому решать, отпустить духа этого и стать человеком или окончательно омедведиться. Тундра большая, тундра примет.

Старик умолк и захрустел печеньем, опустив глаза, а Сидор несколько секунд разглядывал его, оглушённый и озадаченный откровениями. Прежде чукотские сказки Ухонцев рассказывал именно как сказки, а теперь всё прозвучало слишком серьёзно, не как очередная байка. И грозно отчего-то.

Березин наконец по-звериному тряхнул головой, приводя себя в чувство и сбрасывая гипноз стариковского голоса. Вот же заморочил! Сидор уже почти поверил, что тот и впрямь что-то этакое углядел. А то бы он сам не заметил, случись подобное…

– Вам бы артистом в театре служить, – проворчал он. – Будете иметь успех.

– Театра тут нет, да и положение не позволит. – Ухонцев явно не обиделся. – Про что ещё тебе рассказать?

Они ещё немного поговорили об отвлечённом. Старому графу гость был в радость, да и Березина он любил, может, не как родного сына, но как близкого человека – точно. И поговорить с ним можно было свободно. Ухонцев похвастался парой новых приобретений своей обширной коллекции, среди которых оказался и замеченный Сидором гарпун, а потом и родных вспомнил. Те ехать к отцу не спешили, но писали часто – делились новостями и просили вернуться. Кажется, в подобное уже никто не верил, но привычка осталась, да и уговоры эти явно доставляли старику удовольствие.

У Сидора других новостей, кроме покойника и Бересклет, не имелось, так что он по большей части слушал: ему разговоры с Ухонцевым очень нравились.

И это тоже был повод задуматься о странных откровениях про медведей и духов и припомнить свои же недавние мысли. Ему нравилась эта земля, но довольно ли её одной для счастья? Да, ему спокойно здесь, но насколько это хорошо?