Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

чтобы вернуться мыслями к разговору, пришлось приложить нешуточное усилие. Березин остановился на приличном расстоянии, но всё равно как-то чересчур рядом, навис – большой, широкий, и девушка ощутила нешуточное смущение, хотя две минуты назад они сидели рядом на соседней койке. И не отстраниться незаметно – он невольно отрезал пути отступления!

А самое стыдное и досадное, что это нужно сделать, но совсем не хочется…

– Вот этот череп, наверное горностая, для помощи в охоте, его крепко уважают, как ловкого и умелого охотника, – пояснял тем временем Сидор, не заметив смятения подчинённой. – Клык вроде волчий, у чукчей такие обычно шаманы используют, а тут… На память, может. Сучок, видите, раздвоенный? Кипур. Символизирует человека, тоже охранитель. Чукчи чаще носят их в специальных мешочках или на одежду нашивают. Считается по-разному: что при нужде амулет оживёт и выручит или что так помогает, своим присутствием. Попы, конечно, не одобряют, но охотники – народ суеверный, и местные обычаи среди них приживаются куда быстрее и легче, чем христианство среди коренного народа, – со смешком подытожил он.

– Я уже замечала, но не придавала значения, – поделилась Антонина, обернулась и вынужденно запрокинула голову: с такого расстояния на Березина получалось смотреть только снизу вверх, притом непременно – с трепетом и даже робостью. И невпопад добавила: – Всё же вам без бороды куда лучше.

Он улыбнулся, насмешливо блеснув глазами, но сказать что-то не успел.

– Антонина, доброе… утро, – прервало разговор появление фельдшера.

Сидор обернулся, одновременно отступив на полшага, и Антонина едва сдержала шумный вздох – и не понять вот так, разочарования или облегчения.

– Доброе утро, – откликнулись они одновременно.

С небольшой заминкой, словно раздумывал, как лучше поступить, Березин протянул руку для пожатия. Артём глянул на него исподлобья, перехватил небольшую полотняную котомку левой рукой – тоже не спеша, с паузой, – и всё же ответил на приветствие.

Антонина не обратила на эти мелочи внимания, куда больше увлечённая собственными переживаниями. Она сердилась на себя за новые неуместные чувства – и смущение это, и трепет – и пыталась успокоиться. Березин всего-навсего побрился! Это всё тот же выдержанный, спокойный человек, от которого она не то что дурного поступка – слова резкого до сих пор не слышала! Так отчего сердце в груди вдруг начало трепыхаться с такой тревожностью? Разве что причина совсем не в опасении, да и разочарования от появления помощника никакой страх не объяснял…

– Антонина, я вам завтрак принёс, – прервал её метания Томский.

– Спасибо за заботу, – улыбнулась Бересклет, – но меня уже Сидор Кузьмич покормил. Однако вы очень вовремя, мне нужно отлучиться по важному делу, приглядите, пожалуйста, за Саранским. Он благополучен, но всё же я волнуюсь, как бы ни случилось ухудшение. – Фельдшер невнятно угукнул, продолжая зыркать хмуро и недобро, но Антонина не придала этому значения: – Ну что, идёмте? Не будем терять время. Только мой плащ в морге, если не возражаете…

– Сходим, конечно, – не дослушал Березин, а Томский, который вскинулся было что-то сказать, опять нахмурился и отвернулся. – Идёмте.

Сборы много времени не заняли, саквояж со всем необходимым Антонина привычно доверила спутнику – уже убедилась, что тот умеет аккуратно обращаться с хрупкими мелочами.

Погода опять испортилась, и, пусть не слишком сильно, всё равно впору порадоваться, что идти совсем недалеко. Небо нахмурилось, задул крепкий ветер с моря, но дождь пока не начался, да и похолодало не столь заметно, чтобы жалеть об оставленном дома пальто.

– Вы хорошо на него влияете, – заговорил Березин, на ступенях у больницы предложив девушке руку. Та без раздумий подхватила его под локоть и уточнила:

– О ком вы?

– О Томском. Когда был жив Лаврентьев, фельдшер при нём тоже держался, а в последний год… – Он запнулся, подбирая слова. Сложно было и вещи своими именами назвать, и не поддаться мелочному и подлому желанию сказать что-то гадкое. – …Несколько сдал. Он, видно, из тех, кому нужна твёрдая рука, но такой характер, что не всякого ещё уважать станет.

– Да, я так и подумала, что он на беспризорника похож, – оживилась Антонина. – Скажите, а что у него с семьёй? Говорили, будто он градоначальнику родня, но уж больно странно держится.

– Родня, но и вы тоже правы.

История оказалась простой, но печальной. Томский действительно приходился очень дальней роднёй градоначальнику Ларину, сыном то ли троюродной сестры, то ли вообще – по супруге. Семья особого достатка не имела, когда жила в Петропавловске – насилу сводила концы с концами, да ещё отец пил. Потом он умер, жена с десятилетним сыном осталась на улице без средств к существованию, и бог знает, чем бы всё закончилось, кабы не оказался там по какой-то своей надобности градоначальник. История дошла до него, родственницу он приютил. Пусть не из одного только человеколюбия, и та подвизалась у него в прислугах, но для неё это был лучший выход.

Потом, уже в Ново-Мариинске, она повторно вышла замуж, от Ларина ушла, но мужа себе выбрала бедового. Не очень-то ловкий рыбак тоже жил порой впроголодь, пил, поколачивал и её, и пасынка, но женщина терпела и отказывалась что-то менять. До тех пор, пока однажды второй муж не забил её насмерть, а после – сунул голову в петлю. Сыну на тот момент было тринадцать.

Ларин взял сироту к себе, чувствуя вину за такую трагическую историю, хотя, по совести, он и так помог чем смог, не запирать же бедовую мать дома! Только воспитывать диковатого Артёма оказалось уже поздно, градоначальнику не хватило ни опыта, ни, может быть, старания, поэтому от Томского настрадался весь город. Благо обходилось обычно мелкими неприятностями и глупостями, когда хватало заступничества опекуна и малой компенсации.

А потом повезло, Артём прибился к Лаврентьеву. Деталей Сидор не знал, это всё случилось до его приезда в Ново-Мариинск, но врач нашёл с ним общий язык, и бедокурить Томский прекратил, хотя слава за ним в городе закрепилась своеобразная.

– Лучше бы она при градоначальнике осталась служить, – поёжилась Антонина. – Грустная какая судьба, больше оттого, что сколько их ещё по всей стране?

– И по всему миру немало, – рассудительно заметил Березин.

– Наверное, я просто нигде больше не была и не очень-то интересовалась, – пояснила девушка. – Но вот так подумаешь… У неё же, получается, счастливыми в жизни было всего несколько лет, когда она у Ларина жила, а она едва ли ценила!

– Счастье у каждого своё, почём знать, – пожал плечами Сидор. – Да и видеть счастье – уметь надо.

– Вы правы, – согласилась Бересклет. – Лаврентьев всё же был замечательным человеком. Иногда кажется, тут полгорода на нём держалось!

– Не то чтобы, но он правда очень многое делал. – Березин рассеянно усмехнулся. – Занятный был старикан, энергичный…

Антонина бы с радостью расспросила подробнее, его-то Сидор застал, но пришлось отложить: они и так дошли до школы, пусть и плелись едва-едва, а потом и вовсе остановились возле двери.

Добротное здание пахло внутри плохим паркетным лаком, кислым молоком, отчего-то лимонами и, совсем немного, гарью, словно горело что-то уже давно, но запах ещё не выветрился. Светлые тёплые коридоры, хорошие окна – любо-дорого посмотреть.

Полицейские не стали метаться по классным комнатам в поисках всех учителей подряд, срывая уроки и мешаясь, к тому же рискуя упустить кого-то или что-то важное, а направились сразу