Игра саламандры - Давиде Лонго

– Нехорошо, конечно, – только и произносит Оливо.

– Что тут еще скажешь! А ты?

– Что я?

– Идешь с нами или нет?

– Не знаю.

– Ну, решай быстрее. – И целует его в щеку. – Потому что мы тут уже всё закончили.

Она уходит, и Оливо, оставшись один, присаживается на ящик из-под фруктов возле Мунджу. Оба сидят, словно на корточках, смотрят на вьющийся дымок от затухающего костра и похожи на заклинателей змей на рынке в Марракеше[156], с той лишь разницей, что оба насквозь промокшие, а в этой пещере стоит собачий холод.

– Могу спросить тебя кое о чем? – говорит Оливо.

– Валяй!

– Почему ты сделал это?

– Что сделал?

– Помог мне. Ты знал, что мне нечего предложить тебе взамен. Более того, теперь из-за меня еще больше влип.

Мунджу достает из кармана пачку сигарет. Ему, наверное, хочется затянуться, выпустить изо рта клуб дыма и выдать значительную фразу, как в кино, но он понимает, что и сигареты тоже насквозь промокли.

– Я твой должник, – говорит он и бросает пачку в золу.

– Ты же сказал, что ничего мне не должен.

Мунджу берет один из вертелов, на которых жарились сосиски, и потихоньку ворошит остатки костра.

– Если бы ты не рассказал мне, – говорит он, – я так и не узнал бы никогда про Джессику с Октавианом.

– Узнал бы.

– Ага! Когда встретил бы их гуляющими, держась за руки, в центре города и с двумя детьми. Или, наверное, и тогда не узнал бы, будучи полным придурком.

– Мы все бываем иногда придурками, – отвечает Оливо, глядя как Серафин и Элена идут к лодке, держась за руки.

– Ты запал на нее? – спрашивает Мунджу. – Признавайся.

– Нет, она просто подруга, но на самом деле – очень классная.

– Видно. И подмышки у нее совсем не потеют.

У Оливо слегка поднимается уголок рта.

– Иди уж! – говорит Мунджу. – А то они тебя здесь оставят.

– А ты?

– Не-е-е! Терпеть не могу лодки!

– Они приняли бы тебя с удовольствием. В глубине души ты тоже саламандра.

– Глупая саламандра, – смеется Мунджу. – И потом, ты ведь тоже не останешься с ними?

– Верно, – отвечает Оливо, – но выйти отсюда все же надо. Нам не обрадуются, если объявимся в саду без денег и саламандр.

Мунджу берет металлический вертел, которым ворошил золу, и внезапно ударяет им себя по лбу – раз, другой, третий. И делает это так быстро, что Оливо не успевает остановить его. Затем поворачивается и показывает растущую после удара шишку.

– Мое алиби, – говорит.

– Какое алиби?

– Мы пытались задержать саламандр, но они ударили меня, я потерял сознание, а когда пришел в себя, они уже смотались. Куда делся Оливо, черт его знает. Наверное, утащили его с собой в подземный город, чтобы не смог вести полицию по их следу.

– Да, изъясняться красиво – не самое твое сильное место, – замечает Оливо. – Но никакой ты не придурок.

– Оливо! – зовет Серафин.

Оба оборачиваются и смотрят на лодку. Теперь эта посудина, когда в нее забрались семь человек, кажется совсем маленькой. Райан все еще стоит одной ногой в гроте, готовый вот-вот отдать швартовы. Элена и Федерико держат на весу небольшие цветные весла от морской шлюпки – скорее всего, наследство детских игр.

– Не волнуйся за меня, – говорит Мунджу. – Если пойму, что мне не верят и все идет плохо, всегда найду способ сбежать. – И показывает на туннель, ведущий из грота. – Если они использовали его, чтобы спускаться в город, значит и я смогу выбраться отсюда куда захочу.

– Угу, – согласно кивает Оливо, и ясно, что ему совсем не хочется оставлять товарища здесь одного.

Мунджу подает ему руку для пожатия, как делают профессиональные электрики, ведь он уже по праву принадлежит к их клану.

Оливо нерешительно протягивает свою.

Большие и сильные пальцы Мунджу охватывают на мгновение руку Оливо, и этого достаточно, чтобы он смог ощутить его сердечное тепло и понять смысл незнакомого ему ранее жеста.

Как только Мунджу отпускает его руку, Оливо встает и направляется к лодке, где его ждут.

– Что это с тобой, карамелька-головастик? Я даже расчувствовалась!

– Не сейчас.

– Нет уж, как раз сейчас! Столько лет насмехаешься над моей спецовкой, а теперь собираешься сесть в лодку к людям, одетым, как я! Требую удовлетворения!

– Понимаешь, это срочно!

– Срочно или нет, но это всего лишь мелкие радости, на которые может рассчитывать девушка из приличной семьи, как я…

– Ты не девушка и уж тем более не из приличной семьи.

Аза, которая идет рядом с ним, останавливается:

– Как это не девушка? Я твоя женская половина! Не видишь, у меня ведь грудь есть?!

– Отвали!

– Женоненавистник!

Оливо подходит к лодке. Саламандры уплотнились, освобождая ему немного места. Сумку с деньгами поместили в центре, чтобы не дай бог не свалилась в воду. Он понятия не имеет, куда они направляются, но, куда бы ни плыли, там все равно будет лучше, чем здесь. Тем более когда сюда заявится Соня Спирлари со своими людьми.

Райан отдает швартовы, и лодка начинает медленно плыть по течению.

– Если он хотел с нами, мы могли бы еще немного подвинуться, – говорит Серафин.

Оливо провожает взглядом Мунджу, сидящего на ящике у погасшего костра, и думает о том, что у него никогда не было друга, а сейчас есть. И не важно, если друг этот не может иногда объяснить все правильно и красиво: у Серафин тоже не всегда получается, а друзьям это можно и простить.

Оливо поднимает руку и машет ему на прощание.

Последнее, что видит, прежде чем лодка исчезает в туннеле, – как Мунджу отвечает ему, размахивая в воздухе сосиской.

41

Темноту туннеля, куда они вплывают, смог победить только рассеянный свет газового фонаря, который проецирует тени беглецов на сводчатый потолок.

Матильда, сидя на носу, управляет лодкой, а Элена и Федерико стараются с помощью весел вести ее по центру течения, чтобы не врезаться в стены.

Остальные сидят посередине практически друг на друге, осматриваясь по сторонам, словно это путешествие задумано уже давно и теперь все идет по заранее намеченному плану. Вода за бортом чем только ни пахнет: сырой землей, соленой водой, к этому примешивается запах табака, пива и влажной одежды семи беглецов. Ведь дни, недели, месяцы они провели под землей.

– Думаешь, мы ненормальные? – спрашивает Серафин.

Оливо понимает, что еще не произнес ни слова с того момента, как отчалили, и сидит, разглядывая одного за другим, словно оказался перед существами какого-то нового рода.

– Нет, – отвечает он.

Серафин, когда смеется, становится похожа на лошадь, но невероятно красивую.

– Однако мы старательные и