Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

На негласное сопровождение за ним улетали куча денег, бензина и… И все это вообще была такая рутина, что…

С некоторых пор Колосов даже со своими товарищами и коллегами особо не распространялся о своих личных поисковых планах по этому делу. Со стороны можно было подумать, что после нескончаемой кровавой чехарды — череды выездов на «трупы», кладбищенских засад, полночных кабинетных бдений, жестких допросов — он впал в какую-то ленивую апатию.

Сидел в кабинете, «подшивал бумажки». Изучал рапорты наружного наблюдения, справки, отчеты, копии заключений экспертов (их в деле набралось уже больше десятка).

И вот настал момент, когда он забросил все бумаги в сейф, запер его на ключ и отправился в Стрельню. И со стоянки позвонил Кате.

В цирке вроде все было как всегда. Но вместе с тем уже все совсем по-другому. Проходя мимо шапито, вагончиков, билетной кассы, клеток, администраторской, Колосов то и дело ловил на себе косые настороженные взгляды. Он чувствовал: цирк замер в тревожном, испуганном ожидании. Ведь новость о том, что среди ваших друзей и коллег, быть может, кто-то — беспощадный убийца, мало кого оставит равнодушным.

Да, в цирке стало неуютно. У Колосова, если честно признаться, на сегодня не было никакого определенного плана действий. Он даже никого в общем-то не собирался допрашивать. Он приехал просто ВЗГЛЯНУТЬ НА МЕСТО И НА ЭТИХ ЛЮДЕЙ. Он знал, что только так сможет окончательно решить: предпринимать или не предпринимать то, о чем он так упорно думает.

На манеже, как всегда, по утрам репетировали.

Сколько же народа! А под ложей осветителей кипела какая-то буза: рыжий коверный Рома крикливо и дерзко пререкался с администратором Воробьевым.

Колосову показалось поначалу, что они ругаются.

Оказалось — нет: репетируют репризу «Пьяный в цирке». Потом они действительно слово за слово уже начали спорить профессионально. Воробьев на повышенных тонах вещал, что «все это ни к черту не годится», что в программе и так полно номеров-двойников, что их могут обвинить в плагиате, что то, что предлагает Дыховичный, старо как мир — «это еще Вяткин, и Ротман, и Маковский делали. И как делали, боже ты мой!», что он не желает выслушивать упреки в бездарности и…

Тут к нему подбежал служитель с криком, что «в террариуме нелады с обогревателем, температура зашкаливает и если не вырубить систему, у.., крокодила будет разрыв сердца!». Воробьев подавился упреками в адрес Дыховичного, замахал руками и.., увидел на противоположной стороне манежа Колосова.

Никита тут же вышел на воздух. Черт с вами со всеми и вашим крокодилом… После сумрака шапито — яркое солнце… Он подставил лицо солнечным лучам. Из открытого окна ближайшего вагончика доносилась музыка. «Чайф» — «Аргентина-Ямайка».

Проходя мимо настежь распахнутой по случаю жары двери, Никита заглянул внутрь. Чья это гардеробная?

Ах да, тут они проводили обыск (а где они не искали?) — это домик Ирины Петровой. Домик-крошечка… А кто же сейчас там?

Он поднялся по ступенькам. «Какая боль!.. — надрывался „Чайфом“ карманный радиоприемник на окне — ..пять — ноль!» На продавленной старой тахте спиной к двери, подогнув ноги по-турецки, сидело странное существо и смотрелось в складное зеркало, поставленное на придвинутый к тахте колченогий столик. Тут же стоял открытый ящик с красками и гримом.

На звук шагов существо обернулось. На Колосова глянула причудливая маска — клоун не клоун, что-то… Ярко-красный рот до ушей, белый круг вокруг правого глаз, свекольный румянец на щеках и носу.

Левый глаз под изломанной, подведенной черной краской бровью украшен черной же вульгарной «стрелкой». А на щеке застыла нарисованная синей краской слеза. И это в сочетании с растянутым в ухмылке ртом было таким причудливым, неестественным, что…

— Черт, я думал, это братан, — сказало существо ломким, хриплым голосом подростка, который курит аж с первого класса. — Вы к Ромке?

И только тут Колосов понял, что видит перемазанного красками Игоря Дыховичного.

— Я? — Он развел руками. — Да нет. Шел в администраторскую. А тут музыка у тебя играет. Тебя Игорь зовут? Ну и ну, что это ты с собой сделал?

— Варианты подбираю. Ищу, — Гошка кивнул на ящик с гримом, снова отвернулся к зеркалу. — Ромка предложил вместе с ним в репризе попробовать новый номер, клоунаду.

— Так ты вроде уже выступаешь с Липским?

— Это другое. Теперь вместо номера Баграта в программе дыра. Хотят репризами забить пока что.

— Знаешь, мне показалось, что твой брат не умеет смешить публику, — заметил Колосов. — Не получается у него что-то. Не смешно. У тебя, мне говорили, намного лучше выходит. Ну, когда ты от слона на роликах удираешь. Больше смеются и хлопают искренне.

— Кто это вам говорил? — Парень наклонился к зеркалу. Дотронулся оранжевой краской до носа, превратив его в куцую морковку.

Никита чуть помолчал. Катя, помнится, настоятельно советовала потолковать с этим Гошкой Дыховичным. Рассказывала про него. Он ведь и с Кохом близко общался. И с Петровой. Да и то, что сам Никита заметил тогда с Погребижской… Эта ее грубая, злая фраза, а ведь мальчишка помочь ей хотел, внимание на себя обратить пытался. Подлетел, как паж…

А она, да еще на белой лошади… Цирк, одним словом. Романтика.

А закончилась романтика тем, что она его послала.

— Илона Погребижская мне говорила. Точнее, Елена Борисовна, — сказал он. — У нее, когда мы с ней беседовали, о каждом артисте вашей труппы было собственное мнение.

Ему показалось.., нет, просто Гошка был еще аховый гример и стилист: неловкий жест кисточкой, и под правым глазом у него расплылось сине-фиолетовое уродливое пятно.

— Ты только так на арену не выскакивай, с фингалом, — усмехнулся Никита. — А то мелюзгу на утреннике испугаешь.

— Краски дрянь. У братана итальянские были — кончились. — Гошка пальцем растушевывал пятно.

Но получалось только хуже — вся щека стала синюшной.

Никита видел в зеркале разноцветный блин, а не его лицо. И совсем не различал под наслоением белых, черных, оранжевых, красных и фиолетовых пятен его глаз.

— Слушай, Игорек.., человек ты взрослый, как я вижу, вполне самостоятельный. А в цирке этом вашем — дела дрянь совсем. Ты вообще как тут? По контракту работаешь, по договору или просто?

— Ромка договор заключил. Я при нем. А вы убийства расследуете? Ну и как, получается у вас?

— Нет. Пока что. Получится. Так о чем я… Дрянь, говорю, дела в вашем цирке. Ты вообще-то что дальше собираешься делать? Вот всему этому, — Никита небрежно кивнул на ящик с гримом, — себя посвятишь, или это так, временное увлечение?

— А что, плохо, по-вашему?