Детектив Киёси Митараи - Содзи Симада

– Я уже жалею. Не надо было мне браться за «Саломею»… Каждый день одни потрясения.

– После того как ты наставил револьвер на следователей, с твоей режиссерской карьерой покончено.

– Я не прошу вас понять меня сейчас. Но знайте: я намерен защитить справедливость и истину.

– Какую справедливость? Какую истину?! А дальше ты потребуешь ключ от наручников? Я не отдам их даже ценой жизни. Стреляй, если хочешь.

– Он мне не нужен. Вам просто надо побыть здесь до заката. Если б сегодня вы отправились не на самолет, а в участок в Иерусалиме, я не применял бы к вам такие жесткие меры. Но если вы отвезете Леону обратно в Лос-Анджелес, где репортеры набросятся на нее, как гиены, то уже ничего нельзя будет поправить.

– Ты сделал очень высокую ставку. В любом случае для тебя все уже кончено.

– Может, и так. Но знаете ли вы, что самый видный режиссер порой едва держится на плаву? Даже если фильм становится хитом и приносит ему какие-никакие деньги, ему нужно содержать жену и детей и платить кредит на небольшие излишества вроде яхты. Все, что останется после этого, он вкладывает в производство следующего фильма. Если ему везет и фильм собирает кассу, то он опять забирает себе лишь деньги на жизнь и приступает к новому фильму. Самому мне не впервой пересекать этот опасный мост… Если не сниму этот фильм, я покойник. Я и сам подозреваю, что совершаю глупость, но выбора у меня нет. Если вы мне сочувствуете, то умоляю вас, просто посидите здесь следующие два часа. После этого я послушно верну вам револьверы. Если захотите надеть на меня наручники, то я готов сдаться. Но сейчас надо немного подождать.

– Чего мы ждем-то?

Тофлер не нашелся, что ответить.

– Истину! – сказала Леона, сидевшая позади в наручниках.

– Верно. Истину и одного нашего товарища. Я не уверен, кто он – спаситель, прибывший с Востока, или же демон, заманивший робкого и добропорядочного человека на путь преступника. Однако я решил вверить ему свою карьеру и всю дальнейшую жизнь. Если он не вернется, то я пропал.

Повисло жуткое молчание. Слова Тофлера не были преувеличением.

Отчетливо слышалось, как легкий ветер гуляет между колоннами Парфенона и за медными горами вдалеке. Все так же глухо жужжали пропеллеры. У ступней лениво кружились песчинки. Небо стремительно гасло, словно освещение в киностудии, и приобретало темно-голубой цвет. Лишь на западе оно краснело позади гор, окутанных мраком. Солнце в середине этого багрового экрана горело, как расплавленный металл, однако и оно скрывалось за горами, словно медленно катясь по пологому склону.

Конечно, на самом деле двигалось не оно, а огромный шар, именуемый Землей. На берегу Мертвого моря, где рукотворных объектов было немного, эта научная истина ощущалась особенно хорошо. Если не сводить глаз с вечернего солнца, то можно было и впрямь почувствовать, что оно висит на месте, тогда как горы и сухая земля медленно и бесконечно движутся, словно часовой механизм.

Все погрузились в некое подобие медитации. Каждый размышлял о своей жизни и о том, что значило быть здесь, на пустынных землях, где родился Господь. И усердней всех об этом думал Тофлер, дальнейшая судьба которого зависела от последующих нескольких минут.

Ни на секунду не теряя бдительности, он продолжал держать револьвер напротив следователей. Револьвер Льюиса режиссер положил себе на колени. Если б из-за его невнимательности у него сейчас выхватили оружие, игра подошла бы к концу, а он превратился бы в обычного преступника. Продолжая исполнять это тяжкое задание, Тофлер прошептал Леоне голосом, совсем ослабшим после часа молчания:

– Возможно, сейчас Бог явится нам?

Про себя он подмечал, что родина Бога действительно имела особую атмосферу. Тофлер попытался представить, как будет выглядеть через неделю или в следующем году. Однако перед глазами никак не всплывали картины, как он посещает церемонию вручения «Оскара» в смокинге или говорит в мегафон на съемках другого фильма.

– Наверное, я веду себя как идиот, – пробормотал он. – Как будто это не я, а кто-то другой… Сам поверить не могу.

Когда Оливер передал ему наказ Митараи, он и представить себе не мог, что действительно сделает все это.

– Если он не смог разгадать загадку, то вряд ли вернется.

– Он не вернется, пока не разгадает ее, – ответила Леона.

– Возможно, для меня уже все кончено. В любом случае спасибо тебе за все. Если выберешься из тюрьмы, давай вместе откроем гамбургерную или что-то в таком духе, – полушутя-полусерьезно предложил режиссер. – Я принял дурацкое решение. Все-таки никому не под силу за пару часов раскрыть и смерть Ларри, и загадку с трупом Стива. Подумай я немного, понял бы это. Но сейчас уже никакого толку сокрушаться.

– Он вернется, – тихо заверила его Леона, глядя на запад.

Алое солнце наконец соприкоснулось с верхушкой горы. На их глазах оно начало тонуть, и уже скоро на небе остался лишь маленький его кусочек.

За горами разлилось багряное свечение, окрашивая их плавный, местами рваный силуэт в угольно-черный цвет. Однако этот свет должен был погаснуть всего спустя пару минут. Разглядывая закат, Тофлер одновременно созерцал и собственную судьбу. Луч надежды, длящийся несколько минут, – а затем беспросветная тьма, пропитанная отчаянием…

Режиссер взглянул наверх. Посреди неба молчаливо повисла луна, словно актриса, ждущая своего выхода на сцену из-за кулисы. Небо все еще было голубоватым, поэтому она не слишком выделялась на его фоне. Митараи обещал вернуться к ночи, но та уже вот-вот вступит в свои права.

Наконец исчез последний осколок горящего солнца. Закат на западе тоже быстро тускнел. Ветер стал холоднее.

И тут на фоне красного неба на вершине горы показалась фигура на лошади.

– Он здесь! – сказала Леона.

Члены съемочной группы и следователи перевели взгляд на запад. Лошадь галопом спустилась к подножию горы и, поднимая за собой пыль, помчалась к Парфенону. Наконец вблизи зазвенели ее подковы, и она остановилась возле на мощеной дорожке.

В Парфеноне внезапно стало светло – это Оливер запустил генератор. Звук подков стих, и теперь на смену ему пришел машинный гул. Митараи не стал привязывать лошадь к колонне, а хлопнул ее по крупу и отпустил на волю в темноту. Та вновь сорвалась с места и помчалась обратно в родную конюшню. При ярком освещении было видно, что одежда Митараи, его волосы и лицо покрыты белой пылью.

– Больше лошадь не понадобится, – хрипло сказал он. Сейчас Митараи выглядел совсем не как утром. – И подозреваемая по имени Леона нам тоже не нужна. Есть здесь вода? Я умираю от жажды.

– Дайте ему «Перье»! – крикнула Леона. Сама она из-за наручников ничего не могла сделать.

Сэм Ходжес протянул Митараи маленькую бутылочку, и, плюхнувшись на стул, тот залпом осушил ее. При каждом его движении вокруг него поднималось немного белой пыли.

Не отворачиваясь от следователей, Тофлер прокричал:

– Видишь, что со мной стало, Киёси? Я больше не режиссер, а бандит. Только не говори, что не сумел раскрыть дело. Иначе мне крышка, в Голливуде я стану посмешищем. Моя дочка не сможет даже ходить в школу.

– Ты отлично справился, Эрвин. Это ты здесь настоящая звезда.

Без лишних слов он забрал у него револьверы и положил их детективам на колени. Вскочив со стула, Райан сердито бросился к Тофлеру. В одной руке он сжимал револьвер, другой ощупывал карман в поисках еще одной пары наручников. Но тут Митараи ловко втиснулся между следователем и режиссером и с силой выхватил ладонь Райана из кармана.

– Рад знакомству, детектив! Мои поздравления.

От возмущения Райан застыл на месте со свирепым выражением лица. Он уже почти дошел до точки кипения, однако слова незнакомца привели его в замешательство.

– На следующей неделе полицейские по всей Америке будут завидовать вам. Только что вы выиграли на тотализаторе пять миллионов долларов!

– Это как понимать? Вы кто такой?

– Даже если я назовусь, вы не запомните. И потом, я не такая знаменитость, как Леона. Просто знайте, что я проделал весь этот путь из Японии, чтобы принести вам удачу. Готовьтесь узнать правду о самом громком скандале в истории Голливуда. Смело