Лес нас найдет - Мэтью Лайонс

что чувствовала Мэри: ее легкие горели, ноги были как ватные, голова раскалывалась, руки начинали неметь. Человеческое тело не предназначено для того, чтобы так долго бежать. У нее уже не осталось сил, ей хотелось одного – отдохнуть.

Мэри больше не колебалась. Хлоя увидела, как она встала на выступающий корень и, подтянувшись, забралась в темное дупло. И после этого все затихло, а Хлоя, хотя она и была невидима, затаила дыхание.

Он вышел из-за деревьев всего несколько секунд спустя. Высокий, тощий, с лишенной всякой радости ухмылкой на лице, такой неподвижной, будто эта ухмылка была впечатана в его плоть. В руке он держал тот самый черный топор и размахивал им, подобно маятнику часов.

Когда он успел добраться сюда? Как смог оказаться здесь так быстро?

Он двигался, как скелет из мультфильма или как сломанная марионетка, движения были отрывистыми, неуклюжими, словно его мерзкое тело могло в любой момент развалиться на куски. Невидимая Хлоя приблизилась к нему и внимательно всмотрелась в его лицо. Его черты даже при богатом воображении нельзя было назвать привлекательными, а из-за чрезмерной худобы и из-за того, что кожа, испещренная печеночными пятнами, была натянута на его лице подобно тому, как натягивают бумагу на простенькую фигурку для Хэллоуина, он выглядел совсем уж жутко… Да еще эта кошмарная серозубая ухмылка… С глазами у него тоже что-то было не так: их радужки были слишком бледными, а зрачки – слишком большими.

Хлоя вспомнила его имя – оно всплыло из еще одного украденного ею воспоминания.

Фиппс. Преподобный Саймон Фиппс.

Хлоя последовала за ним по черной земле прогалины, стараясь держаться на расстоянии. Напевая себе под нос, Фиппс шагал, лениво размахивая топором и направляясь прямиком к дубу, ведь куда еще могла подеваться Мэри?

Хлое хотелось закричать девушке в дупле, чтобы она убежала, чтобы она спряталась, но Мэри ее не слышала – не могла слышать! Потому что все это было ненастоящим – теперь Хлоя это понимала. Нет, она не попала в альтернативное измерение, в другой мир, она проникла в чужое воспоминание, а воспоминания не меняются, как бы ты того ни хотел.

Медленно, почти осторожно, Фиппс подошел к старому дереву и одной скелетообразной рукой погладил ствол. При этом он даже не заглянул в дупло.

– Привет, моя дорогая.

Мгновение Хлоя не была уверена, он ли произнес эти слова или же это сделал кто-то другой, подкравшийся сзади, пока она смотрела вперед. Потому что, когда этот Фиппс пел, у него был звучный, почти красивый баритон, а заговорил он козлетоном.

Внутри дуба Мэри вжалась в тень и обхватила себя руками, как будто это могло ее защитить. Хлоя чувствовала, как она задрожала, когда Фиппс подошел ближе, и как дрожь усилилась, когда он заговорил. Мэри не произнесла ни слова, слишком парализованная страхом, чтобы даже просто шевелить губами.

Ухмылка пастора сделалась еще шире, и стало видно, что его кривые желто-серые зубы так плохо сочетаются друг с другом по форме и размерам, будто их взяли у дюжины разных людей и как попало поместили в рот. Он повел плечами, затем покрутил шеей так, что захрустели позвонки. Потом вонзил топор в дерево над головой Мэри, проведя вертикальную линию, после чего размахнулся и прорубил линию горизонтально – получился примитивный крест. С каждым ударом топора Мэри вскрикивала и вздрагивала, но Фиппс ее словно не слышал, продолжая рубить и рубить. Остановился он только тогда, когда весь ствол покрылся крестами. Затем он снова встал перед дуплом, раскинув руки и обратив ухмыляющееся лицо к небу, будто изображая собственное распятие.

В дупле Мэри тихо заплакала:

– Саймон… Саймон, пожалуйста…

Его ухмылка осталась неизменной, он не шевелился, не говорил. Из его горла вырвался омерзительный чавкающий звук, и Хлоя не сразу сообразила, что это смех. Она видела, как по щекам Мэри текут слезы.

Пастор играл своим топором, как девочка куклой.

– Саймон, не надо, – выдохнула Мэри.

– Прощайте, мисс Кейн, – сказал Фиппс.

И взмахнул топором.

Лезвие впилось в каменистую землю, и из нее ударил фонтан белых искр. Они брызнули на кору старого дуба, и тот вспыхнул. Внутри дерева Мэри закричала, и Хлоя, стиснув зубы, закричала тоже, чувствуя, как жар обжигает и ее кожу. Рядом с ней Фиппс попятился и поднял руки, словно призывая пламя взвиться выше, пока оно пожирало дерево и девушку, запертую в нем. Из горла пастора опять вырвался тот же самый чудовищный смех, но уже через считаные секунды его заглушил рев огня. Хлоя видела, как в дупле мечется Мэри, тщетно пытаясь вырваться из своего пылающего гроба, как горит и чернеет ее кожа, как сгорают ее волосы, танцуя вокруг головы, точно огненный ореол.

Хлоя не знала, как долго она стоит здесь с Фиппсом, этим мерзким пугалом, глядя, как горит дерево, и чувствуя, как пламя лижет ее собственные руки, шею, спину, одновременно пожирая девушку, запертую в дупле.

В конце концов Мэри перестала кричать. Ее движения стали медленнее, затем прекратились. Пока Мэри умирала, Хлоя чувствовала, как сознание распадается на молекулы, но при этом она не теряла рассудка. Странно, Мэри погибла в дупле, но ее тело стало поглощать земля – Хлоя видела это и сама погружалась в землю вместе с ней, влекомая какой-то незримой силой. Хотя поле ее зрения быстро сужалось, она успела разглядеть фигуру Саймона Фиппса, стоящего, воздев руки и восхваляя пламя, хлещущее в небеса.

Наконец все стихло. Тишина была холодной и абсолютной, она переходила в бесконечность, и Хлоя поняла, насколько милосердно небытие. Как глупо с ее стороны было бояться смерти. Смерть не была ни болезненной, ни страшной. Смерть была освобождением от боли и страха, последним благостным отдыхом, и Хлоя позволила ей забрать себя… Мэри позволила смерти забрать себя.

Но она была не одна. Они были не одни. Да, Хлоя чувствовала присутствие сожженной девушки рядом с собой, но теперь это было не все. Если бы она все еще могла слышать, она бы сказала, что слышит какой-то тихий шепот, доносящийся из глубин земли, но это был не просто шепот, а нечто большее. Это было что-то материальное: маленькие сгустки звука, далекого, но интенсивного, прорывающегося сквозь толщу земли и сотрясающего то, что осталось от Хлои и Мэри. Хлоя попыталась дотянуться до источника этого звука, понять его природу. Вспомнив о пламени и о том, как оно касалось ее кожи, она подумала, что Мэри сейчас тоже слышит этот звук. Как может быть иначе? Даже в этой мягкой безмолвной