Не будите мертвеца - Джон Диксон Карр

– Надо признать, что мой первый и единственный опыт на стезе криминала успехом не увенчался, – заметил Гэй. Казалось, это больше всего его и уязвляло. Он был готов к нападкам, но, по-видимому, не ожидал столь будничной реакции своих слушателей. – Я поддался обманчивому ощущению, что, если доведу ситуацию до абсурда, в нее будет проще поверить. Только моя слабость, которая…

– Это можно опустить, – произнес Хэдли. – Почему вы это сделали?

– Потому что я не хотел навлечь на себя ложные обвинения, – резко отозвался Гэй, и кровь бросилась в его сморщенное лицо, а сухие пальцы яростно сжались. Он подался вперед. – Если вы когда-нибудь снова сможете мне поверить, то слушайте неприкрытую правду. У меня нет вашего наметанного глаза или способности к дедукции, и я не понял, что тушь на обратной стороне фотографии высохла давным-давно, эта мысль осенила меня уже после, заставив проклинать себя. Я ведь думал, что ее сделали этим утром.

Мы вернулись в «Четыре двери» в одиннадцать утра. Отлично. По крайней мере, это вы не ставите под сомнение. Но есть один момент, который, как я опасаюсь, вы упустили при всех своих дедуктивных способностях. Я не держу в штате постоянного шофера. Когда возникает необходимость, я нанимаю одного и того же человека. Этот человек, Бернс, привез нас со станции сегодня утром. Соответственно, я должен был ему заплатить. Я собирался заплатить, взяв монеты из кошелька в ящике своего бюро. Сразу после нашего приезда, когда все остальные поднялись наверх, а Бернс выгружал багаж, я отправился к себе в кабинет…

– Погодите. Этот ящик, как и показали горничные, заперт всегда?

– Да, всегда. Однако я понятия не имел, что мои пытливые служащие об этом осведомлены. Я учту подобную вероятность, когда запланирую следующее преступление. Ладно. Итак, я отправился к себе в кабинет. Проходя через гостиную, я услышал, что там кто-то есть. И когда я открыл дверь кабинета, то как раз успел увидеть, как он – она – выходит, выскальзывает в дверь на верхней площадке внутренней лестницы.

– Кто?

– В том-то и дело. Честное слово, не знаю. Я хочу, чтобы вы в это поверили. Я пришел как раз вовремя, чтобы увидеть, как закрывается дверь наверху.

– Но как же шум, шаги?

– Да, полагаю, шаги были. Только описать их я не могу. Я крикнул, но ответа не получил. Если я скажу, что это меня не смутило, я солгу; я был смущен, в особенности потому, что понятия не имел, что вообще происходит. Размышляя об этом, я отпер ящик бюро. И обнаружил, что все фотографии разорваны в клочья, а поверх кучи лежит единственная целая, обещающая еще одно… убийство. Во всяком случае, так я это истолковал.

– Сколько времени прошло с того момента, когда вы в последний раз заглядывали в ящик?

– Вероятно, недели три.

– Продолжайте, – негромко попросил Хэдли.

В голосе Гэя послышались холодные нотки.

– Вы не глупы, друг мой. Вы знаете, что я подумал и что думаю до сих пор. То была незатейливая, бесстыдная попытка повесить на меня эти преступления. Вы хотите знать, почему сегодня днем я так ополчился на своих гостей? Вот вам причина. Кто-то подложил туда фотографию. И спустя совсем короткое время кто-нибудь должен был ее «найти». Вот так какой-то сердечный друг платит мне за гостеприимство. – Пальцы у него дернулись, и он опустил ладони на колени. – Разве это не очевидно? Я единственный человек, у которого имеется ключ от этого ящика. Однако кто-то раздобыл еще один. Каким образом, я не знаю. Зато хорошо знаю для чего. Если вы в состоянии придумать более очевидное подтверждение преднамеренной попытки подставить другого, я бы с интересом послушал.

– И значит…

– Что ж, это же древняя прописная истина: бьют мальчика для битья. Вероятно, я повел себя как дурак. Должно быть. Знаю, что я был разъярен в тот момент сильнее, чем даже в те времена, когда то и дело сталкивался с официальной дуростью в правительстве. Несколько лет ярости спрессовались во мне, и я до сих пор еще не вернул себе свое обычное, по-детски радостное мироощущение.

Вряд ли сэру Гайлсу Гэю когда-то было свойственно по-детски радостное мироощущение. Однако, очевидно, он искренне верил, что оно ему присуще. Все воздержались от комментариев, и Гэй, сипло выдохнув, продолжил:

– Если б я знал, кто подкинул в ящик фотографию…

– Фотографию, – прервал сонным голосом доктор Фелл, – надпись на которой была сделана две недели назад.

– Факт, – отозвался Гэй, – о котором я понятия не имел. Сразу после одиннадцати в моем кабинете побывал некий подозрительный тип, весьма сомнительный. Я повторю: знал бы я, кто это сделал, с превеликим удовольствием изловил бы его. Наверное, надо было попытаться его догнать. Но я не знал, кто это, и мне не хотелось строить догадки, которые могли оказаться неверными. Понимаете, я во многих смыслах снисходительнее настоящего убийцы. Но интереснее всего было бы посмотреть на реакцию, если бы я нанес этому «неизвестному» ответный удар. Возможно, для него было бы чувствительнее, если бы я избавился от фотографии и всех обрывков. Однако я вовсе не собирался прятать концы в воду. Поскольку я невиновен, я хотел, чтобы полиция обнаружила такие улики. Но боже мой, джентльмены, я вовсе не хотел, чтобы полиция обнаружила их в моем бюро!

– Вам не пришло в голову прийти к нам и рассказать правду?

– Не пришло, – совершенно просто ответил Гэй. – Единственная возможность, о которой я не подумал.

– Продолжайте.

Гэй склонил голову набок. На его морщинистом лице отразилась веселость, та веселость, которая не озаряла его уже много часов.

– Я признаю, что чуточку перестарался с театральными эффектами. Ослиный хвост тоже стал ошибкой; и еще я не уверен, что многого добился, залив содержимое ящика красной тушью. Но мне хотелось привлечь к нему внимание. Поверьте мне, джентльмены, у меня даже мысли не мелькнуло, что от этого обрывки в ящике станут совершенно неузнаваемыми. Я восхитился – пусть даже и почувствовал при этом, как волосы зашевелились у меня на голове, – с каким мастерством вы сегодня соединили друг с другом все эти разрозненные фрагменты в единое доказательство. Не знаю, поймете ли вы меня? Я был ошеломлен настолько, что созерцал себя как будто со стороны, – ошеломлен тем способом, каким вы раскрутили это дело из ничего. Я был Пиквик, который слушает королевского юрисконсульта Базфаза и слышит, как мои собственные отбивные и томатный соус свидетельствуют против меня.

Он умолк.

– Кажется, это и все, что я могу сказать. Как вы понимаете, мне не пришлось изобретать злоумышленника.