Не будите мертвеца - Джон Диксон Карр

сунул трость себе под мышку. Остановившись у двери – той же двери, через которую пришел, – он еще раз обвел их взглядом, прежде чем коротко отсалютовать и выскользнуть наружу. Ночь, по-прежнему морозная и почти застывшая, успела просочиться внутрь, оставив после его ухода легкий холодок.

Хэдли взглянул на часы.

– Надо бы мне переговорить с хозяином, – заметил суперинтендант. – Нам помехи точно не нужны.

Он протянул руку и выключил электрические лампы.

Пока неуверенно разгорался огонь в камине, они услышали, как Хэдли едва ли не ощупью нашел выход в бар. Кент взглянул на доктора Фелла. Доктор Фелл молча осушил свою кружку – он, похоже, дожидался боя церковных часов, поскольку время шло к половине одиннадцатого.

– А мне позволено узнать, что происходит? – спросил Кент, голос которого, впрочем, прозвучал не громче шепота. – Что это за дела с Франсин? Я имею право знать…

Он не очень ясно видел доктора, хотя и слышал его сиплое дыхание.

– Мисс Форбс, – объявил доктор Фелл, – ничего не угрожает. На этот счет можете быть спокойны.

– Но если с ней хоть что-то не так, я хочу…

– Хм… да. В этом, я полагаю, и заключается часть замысла.

– Я имею в виду, я хочу участвовать в событиях, чтобы…

– Нет, – прервал доктор Фелл. – Никогда больше. Я допустил подобное в деле о восьмерке мечей, и я поклялся самой страшной клятвой, что ни за что не допущу повторения. Иначе не избежать трагедии. Эта работа для профессионалов, мальчик мой, и занимается ею профессионал. Впрочем, вы можете принести пользу, если пожелаете. Нам необходимо приставить к каждой из четырех дверей по два человека, а людей у нас не хватает. Если хотите, покараульте. Чтобы не ходить вокруг да около, скажу сразу: мы можем столкнуться с человеком, который способен превратиться в сущего дьявола, если что-то пойдет не по плану.

Церковные часы пробили половину. Хэдли вернулся с полными кружками. Они перебросились парой слов. Усевшись поближе к камину, Хэдли подался к огню, чтобы видеть циферблат наручных часов. Стояла тишина, если не считать постукивания кружек по дереву, тиканья часов и потрескивания огня, который сменился ало рдеющими углями. Пробило три четверти одиннадцатого, затем одиннадцать. Нортфилд спал.

В самом начале двенадцатого Хэдли, который перемещался теперь от одного окна к другому, отдергивая шторы, двинулся к двери, выходившей на конюшни. Он широко распахнул дверь и остановился, всматриваясь в темноту. Холод прокатился по полу, словно ковер, развернувшийся от стены до стены, и пар от дыхания Хэдли потянулся в комнату поверх его плеча. Из конюшни донесся какой-то скрип, а затем шепот.

– Таннер!

– Суперинтендант?

– Люди на позициях?

– Все в полной готовности, сэр.

– Так держать.

Хэдли шагнул вперед, на скрипящие доски крыльца, и они с Таннером посовещались вполголоса. Вернувшись, он взял со стула свое пальто. Посмотрел Кенту в глаза.

– Ваш пост, – сказал он, – будет вместе с инспектором у задней двери дома. Он уже получил все инструкции, так что вам остается только следовать за ним. В сад за домом не удаляться. Комната мисс Форбс выходит окнами на ту сторону, и она может заметить вас, если вдруг выйдет луна. Встаньте сразу за железными воротами перед входом в сад, на границе с церковным кладбищем. Оттуда вам будет отлично видно заднюю дверь. Не испугались еще, а?

– Да не особенно.

– В любом случае… – Хэдли наклонился, взял кочергу и вручил Кенту. – В любом случае прихватите это с собой. Вы же частное лицо, следовательно, можете вооружиться. Прекрасно.

Хэдли проводил его до двери. Инспектор Таннер стоял наготове, его фуражка была воинственно заломлена, однако он почти ничего не говорил, только указывал направление. Они тихо прошли через ворота, за которыми начинались деревенские луга.

Во всяком случае, Кент предположил, что там должны быть луга. Он впервые наблюдал этот сбивающий с толку, вселяющий тревогу феномен: непроницаемо черная, хоть глаз коли, и тихая ночь посреди английской деревни. Мы не всегда точно выбираем слова. Городские улицы, самые отдаленные городские окраины редко остаются совершенно без всякого света и без всяких признаков жизни даже в самый глухой час ночи. Там обязательно отыщется кто-нибудь бодрствующий. В африканском вельде светлее и оживленнее, чем в деревне, в этом сердце густонаселенного клочка земли. Рискните отправиться в английскую деревню после наступления ночи, и вы ни за что не поймете, что уже на месте, пока не забредете в самый центр, и какой-нибудь дом напугает вас не хуже привидения. А люди, как вам покажется, с наступлением темноты, должно быть, провалились в медикаментозный сон. Даже если паб открыт до десяти вечера, ставни на окнах такие плотные и огни так пригашены, что он выглядит таким же мертвым, как и все вокруг, – с тем же успехом это может быть паб в Помпеях.

Хотя Кент медленно шел рядом с инспектором, он слышал топот своих ног по промерзшей земле настолько отчетливо, что ему казалось, он оставляет отпечатки для возможных преследователей. Ночной холод висел в воздухе легкой дымкой, в которой угадывался запах тумана, хотя самого тумана не наблюдалось. Позже, вероятно, выйдет луна. Звук их тяжелых шагов бежал впереди них через луга. Впечатление такое, как будто в Нортфилде вообще нет собак, подумал Кент.

Вместо того чтобы двинуться вниз мимо церкви по смутно видневшейся дороге, инспектор Таннер осторожно открыл покойничьи ворота[29]. Кент последовал за ним между рядами тисов, высившихся словно колонны. Кочерга в руке обжигала холодом – он слишком сильно ее сжимал, поэтому Кент опустил один конец кочерги в глубокий карман пальто, а другой обхватил согнутым локтем. Они прошли по вымощенной камнем дорожке, по-прежнему скользкой от снега, и обогнули церковь. Позади нее оказалось так темно, что оба вытянули перед собой руки. Затем они вышли на церковное кладбище, которое спускалось вниз по довольно крутому склону и являло собой целый лабиринт из плоских надгробий, затруднявших движение.

– Куда теперь?

– Вниз. Смотрите в оба!

Впереди на фоне неба материализовались громадные вязы. Позади них тянулась стена с железными воротами, и Кент различил слабый свет. Очевидно, в «Четырех дверях» кто-то до сих пор не спал.

Кент, еще мальчишкой усвоивший, что ни в коем случае нельзя наступать на могилы, двигался весьма странным маршрутом, стараясь избегать надгробий. Несколько раз он ободрал костяшки озябших пальцев о камни. Затем, как только они остановились на краю кладбища, свет в доме погас. Впрочем, глаза Кента теперь уже привыкли к темноте, и его покинуло ощущение, словно он пробирается по темному театру, а капельдинер с фонариком потерялся где-то на середине похода. Кент различал легкий блеск на