Не будите мертвеца - Джон Диксон Карр

Однако же это идет вразрез с убийством Родни Кента, который был задушен двумя руками. Это показалось мне фантастическим предположением, какого не изложишь в суде, пока я не задумался о способе убийства Родни Кента. Хэдли ведь уже описывал мебель из «синей комнаты» здесь, в «Четырех дверях». Определенность возникла только тогда, когда я сам приехал сюда и увидел все своими глазами, но мысленно я и так смог воссоздать картину. Мне представилась мебель весьма похожего типа. Только вспомните изножье кровати. Тяжелое резное дерево, остроконечная спинка, спускающаяся к завиткам или к закругленным лепесткам у четырех столбиков. Вот так.

Он вынул карандаш и сделал быстрый набросок на обратной стороне конверта.

– Словно, могли бы заметить вы, подставка гильотины, на которую ложится шея приговоренного. Родни Кент лежал, почти касаясь головой ножки кровати. Предположим, голову потерявшего сознание человека повернули набок, уложив шеей на эту доморощенную гильотину. Предположим, что предварительно шею обмотали полотенцем для лица – не банным полотенцем, которое могло оказаться слишком толстым и ворсистым, чтобы остались нужные отпечатки. Предположим, убийца стоит над жертвой, положив одну руку на шею сверху, тогда как снизу ее охватывает широкий деревянный завиток, затем он надавливает на дыхательное горло жертвы, вжимая его в спинку кровати. Когда убийца покончит с делом – а отпечатки получаются слегка расплывшиеся и нечеткие, словно следы пальцев через полотенце, – то позже вы увидите синяки, доказывающие, что шею сжимали обеими руками с двух сторон.

Один раз это могла быть и случайность. Но два раза – это уже никакая не случайность. Именно этим объясняется применение полотенец. И это указывает на то, что убийца – человек, у которого полноценно действует только одна рука.

Гм… ха! Так вот! Я начал замечать подсказки, которые становились все более развернутыми, словно в истории про дом, который построил Джек. Первое: убийца явился в отель «Королевский багрянец» снаружи; второе: он был в униформе и в ней ушел, и третье: он, со всеми своими умыслами и намерениями, однорукий. Единственная личность, подходившая под описание, Ричи Беллоуз. И тот самый факт, который поначалу служил его оправданию – а именно частично парализованная левая рука, – оказался тем самым фактом, который теперь свидетельствовал против него. И все начало свидетельствовать против него, стоило лишь задуматься. Ибо если даже вам до сих пор кажется, что его стоит исключить из числа подозреваемых, потому что он был заперт в полицейском участке, то следующая связующая ниточка очевидна для любого самого простодушного человека; я имею в виду связь между полицейским участком и синей униформой.

На этот момент я намекнул вам некоторое время назад. «Короткая однобортная куртка с открытой грудью, синяя, с серебристыми пуговицами и эполетами». Дамы и господа, вы видите такой костюм на улицах ежедневно, и если связь вам до сих пор неочевидна, то только потому, что наш злоумышленник все это время был без головного убора. Если бы мне захотелось (а мне не хочется) сочинить плохую загадку, я бы задал таинственный вопрос: когда полицейский не полицейский? И я ответил бы под всеобщие стенания, но совершенно искренне: когда он без полицейского шлема. И эту ошеломительную разницу каждый может заметить, если когда-нибудь побывает в суде и увидит там полицейских без головных уборов. Когда на голове у них только собственные волосы, они превращаются в иную расу. Они похожи на служащих, впрочем по сути своей они и являются служащими.

Однако вернемся обратно. Ричи Беллоуз сидел под замком в полицейском участке. Было бы странно предположить, что он сказал своим охранникам: «Эй! Выпустите-ка меня отсюда и дайте на время запасной мундир, идет? Я смотаюсь в Лондон, чтобы совершить убийство, но ближе к ночи вернусь».

Тем не менее мы призадумались над одной национальной особенностью – деревенский участок полиции. Как и в случае с деревенским банком, иногда он изумляет сторонних наблюдателей. Это вовсе не величественный мрачный храм, сложенный из камня, возведенный где-нибудь в городе с определенной целью – вмещать в себя еженощно сотню пьяниц. Нет, это самый обычный, слегка перестроенный дом (как, например, в Нортфилде), в каком могли бы жить мы с вами. Просто его выбрали, чтобы превратить в полицейский участок. Однако кто-то же должен был сначала его построить. И, прогулявшись назад по закоулкам памяти, мы выудили сведения, что отец Ричи Беллоуза, грандиозный старик и «тот еще персонаж», был строителем, который – как сообщил мне Хэдли – возвел в тех краях добрую половину современных домов.

Мы наслышаны о пристрастии старого Беллоуза работать своими руками. И в особенности наслышаны о его нетипичном чувстве юмора, которое унаследовал и его сын, хотя в несколько извращенном и далеко не столь невинном виде. Мы слышали, что старик обожал разные трюки, приспособления и оригинальные розыгрыши – в особенности связанные с замаскированными дверями и коридорами. И мы слышали о «величайшей шутке на свете», которую он собирался оставить в наследство своей деревне. Поскольку у меня те же пристрастия, я в ярких красках представил себе, что это могла быть за шутка – шутка с изрядной бородой, которую, однако, никто и не подумал бы сыграть в таком месте. Я имею в виду, дамы и господа, замаскированную дверь в камере полицейского участка.

Доктор Фелл развалился в кресле с задумчивым видом.

– Разумеется, мы знаем об одном прецеденте, которому несколько тысяч лет. Вспомните историю Геродота о шутнике-строителе, проделавшем то же самое в сокровищнице царя Рампсинита. Однако, снова возвращаясь к младшему Ричи Беллоузу, отметьте один наводящий на размышления факт. Ту историю о служащем отеля, замеченном в «Четырех дверях» во время убийства Родни Кента, – когда он впервые рассказал ее. Может, сразу же после того, как его обнаружили той ночью в доме? Ничего подобного. Он рассказал ее только на следующий день, ближе к вечеру, когда оказался в полицейском участке. И? Не просто в полицейском участке, но и в некой конкретной его камере. Предположим, он прекрасно знал, что может выбраться из этой камеры в любой момент. Предположим, он ужасно напортачил с первым убийством по причинам, которые я изложу вам через минуту. Однако в случае со вторым убийством он совершенно свободен от подозрений. И вот, играя на разрыв аорты, чем я не могу не восхититься – поскольку юношеская истеричность, как вы могли заметить, разговаривая с ним, является сутью его характера, – он выдает некую историю…

Истрию, о которой Хэдли заметил, что это либо белая горячка, либо пророчество, либо правда. И разрази меня гром, это оказалось пророчество! Если обдумать все спокойно, какое-то оно слишком точное. Оно не просто