Ход убийцы - Песах Амнуэль

Он помолчал, в трубке были слышны какие-то голоса.

— Извини, Цви, — сказал Сингер. — Явился инспектор Хутиэли с оперативной бригадой, требует, чтобы я удалился, но недалеко. После осмотра места происшествия желает со мной побеседовать.

— Черт, — сказал я, — ты мне очень пригодился бы.

— Где? — не понял Сингер. — Ты, собственно, куда направляешься, Цви? Разве не сюда?

— Нет, — отрезал я. — Пока ты будешь втолковывать инспектору, что Куперман не убивал никого, в том числе и себя, убийца смоется. Я хочу с ним поговорить.

— Эй, — беспокойно сказал Сингер. — Не делай глупостей, Цви. Что ты сможешь ему предъявить?

— Есть кое-какие соображения, — уклончиво сказал я. — Не телефонный разговор.

В трубке опять послышались голоса, а потом раздался голос инспектора:

— Адвокат, — сказал Хутиэли, — на вашем месте я немедленно приехал бы сюда. Ваш клиент мертв, и все говорит о том, что это типичное самоубийство. Похоже, он не выдержал. Все-таки, Куперман не был профессиональным убийцей…

О Господи, опять он о своем! Куперман убил троих — Липкина, Брухича и Брона, — а потом не выдержал и, поняв, что бравый инспектор от него отстанет, покончил с собой? И с любимой женой тоже — за компанию? Интересно, сам инспектор верит этому бреду или цепляется за него за неимением другой версии? Жаль, что сейчас не было никакой возможности что бы то ни было объяснять. Ехать к дому Купермана я, впрочем, не собирался.

— Извините, инспектор, — сказал я, — но у меня другое срочное дело. Буду на связи. Кстати… Почему вы уверены, что это самоубийство?

— Мы нашли яд. Собственно, его и искать не нужно было, он стоит на столе, рядом с чашками. Небольшой флакончик. Уверен, что на нем обнаружатся пальцы Купермана.

Я тоже был в этом уверен, иначе убийце и стараться не стоило. Не хватало только предсмертного письма.

— Приезжайте, — повторил Хутиэли. — К тому же, тут ваш человек, этот частный детектив. Я уж за него возьмусь, имейте в виду. Откуда вы оба знали, что Куперман покончит с собой? Вы же утверждали, что он невиновен…

— Инспектор, — сказал я, — нет возможности начинать дискуссию. У вас свое мнение, у меня свое. Вообще говоря, Сингер нужен мне, а не вам, отпустите его, а через час — или в иное время, когда скажете, — мы оба будем в полиции и все объясним.

Я вовсе не надеялся, что Хутиэли согласится.

— Обойдетесь, — сказал он. — Сингер останется здесь.

Он отключил телефон.

Я как раз сворачивал на Бен-Иегуду. Дом, в котором жил убийца, был уже виден.

Глава восьмая. ТОТ ЛИ УБИЙЦА?

На светофоре зажегся красный, я остановил машину, и в тот же момент хлынул такой ливень, что стекла мгновенно стали непрозрачными. Стук капель по крыше превратился в мерный рокот, впечатление было таким, будто я погрузился в подводной лодке на дно бурной реки неподалеку от водопада. Свет светофора угадывался — вроде бы он был все еще красным. Но, возможно, я принимал за светофор освещение какой-то витрины.

Похоже, остальные водители были равно ошеломлены, никто не сигналил мне, подгоняя, возможно, никто и не видел моей машины. Я поставил машину на тормоз и откинулся на спинку, расслабив лежавшие на рулевом колесе руки.

Если бы еще и мысли удалось так же расслабить… Сейчас, получив вынужденную передышку на несколько минут (ливень такой силы не мог продолжаться долго), я мог собрать в единое целое аргументы и заново сопоставить факты. Я знал, кто убил Липкина. Я знал, что убил Брухича, Брона и Куперманов. Я понимал, что, если этого человека не остановить, новых убийств избежать не удастся. В каждом человеке он будет видеть очередного опасного свидетеля. Совершая первое убийство, преступник полагает, что этим все и ограничится — убийство имеет причину и повод, которые всегда конкретны и не требуют, в своем большинстве, дополнительных действий. Если убийца находит в себе силы и разум не трогать свидетелей, то он может даже и не попасть в поле зрения полиции — в случае недостаточности основных улик. Но — нервы… Достаточно один раз сказать себе «этот человек меня раскрыл, его нужно убрать», и — все… Остановиться не удавалось никому. Особенно после убийства второго по счету свидетеля. Не знаю, как объясняют этот феномен психологи и объясняют ли вообще, но, убив второго по счету свидетеля, преступник как бы переходит некую черту, возникает качественно новая ситуация. Возможно, в мозгу преступника сдвигаются какие-то заслонки, не знаю. Но теперь он будет убивать и убивать — пока его не остановит полиция, поскольку с каждым новым убийством накапливаются факты, свидетельства, улики. Хутиэли это поймет в ближайшее время, не так он глуп, каким порой хочет казаться. Но за это время, пусть час или два, может произойти следующее убийство, и, если даже мне понятно, что Куперман был для убийцы потенциально опасен, то кто покажется этому человеку, уже переступившему грань между разумом и безумием, кто покажется ему опасным через несколько минут?

А достоверных доказательств у меня не было. Да, соображения. Да, косвенные улики. И что? Если я заявлюсь сейчас к нему со своими обвинениями, не предстоит ли мне стать очередной жертвой? Оружия с собой нет. Доводы разума на него уже могут не действовать.

Нужно было выбрать. Если я отправлюсь к дому Куперманов, то сколько потребуется времени, чтобы обратить Хутиэли в свою веру? И кто гарантирует, что за это время не случится нового убийства? И я даже не знаю — кто сейчас в наибольшей опасности.

А если я отправлюсь к преступнику, то не исключено, что новой жертвой буду сам.

Может, я просто трушу? В конце концов, я был защитником Купермана, и защитить его мне не удалось. Уж лучше бы судья Сегаль не отпускал беднягу Амнона под залог! Но теперь я не выполняю ничьих поручений, никто не заплатит мне за то, что я, рискуя жизнью…

Ливень прекратился внезапно, будто на небе повернули кран. Конечно, продолжало лить, но это был уже тривиальный зимний дождь, неприятный, но привычный. На светофоре горел зеленый, и водители машин, стоявших позади меня, начали сигналить с таким ожесточением, будто сами несколько секунд назад не протирали глаза в попытке разглядеть хоть что-то за окнами салона.

Я переехал перекресток, приблизившись к дому убийцы на пару десятков метров. Вдоль тротуара, как обычно в Тель-Авиве, стояли машины — так плотно, что втиснуться не было никакой возможности. Пришлось проехать мимо дома, я даже не успел заметить,