Ход убийцы - Песах Амнуэль

Я поставил чашечки, бутылку и рюмки на поднос, вынес в салон — Сингер продолжал сидеть в той же позе, разглядывая люстру. И что он в ней увидел?

— Коричневый, говоришь? — переспросил он. — А в салоне Зильбермана какого цвета была люстра?

Тогда до меня дошло.

— Черт, — сказал я. — Ты хочешь сказать, что цвет, показавшийся Куперману серым, мог быть на самом деле другим?

— Другим — вряд ли. Но оттенок… Костюм мог быть светло-коричневым. Или светло-зеленым. Или даже светло-голубым. Все зависит от того, какого цвета стекло в люстре. Ты можешь это выяснить?

Я посмотрел на часы — десять минут двенадцатого, рано, чтобы ложиться спать, но поздно, чтобы задавать идиотские вопросы. Ну да ладно, у каждого свой интерес. Я раскрыл записную книжку и отыскал номер телефона Зильбермана.

— Здравствуйте, это адвокат Барзель, — сказал я, когда бизнесмен поднял трубку. — Я защищаю Амнона Купермана, обвиняемого в убийствах.

— Очень приятно, адвокат, — спокойно отозвался Зильберман. Похоже, ему действительно было приятно, во всяком случае, я не заметил никакого напряжения в голосе. — Если у вас есть ко мне вопросы, мы могли бы поговорить завтра в моем офисе.

Намек был достаточно прозрачен, но за каким чертом я должен был ждать столько времени, чтобы задать единственный вопрос?

— О, дорогой господин Зильберман, — с энтузиазмом воскликнул я. — Только два слова, и я пожелаю вам спокойной ночи. Не скажете ли вы, какого цвета плафоны в той люстре, что висит в вашем салоне на первом этаже?

Несколько секунд в трубке молчали. Видимо, Зильберман не мог понять, то ли адвокат выпил, то ли просто издевается.

— Уверяю вас, — поторопился объяснить я, — что мой вопрос имеет прямое отношение к расследованию дела об убийстве Липкина. Два слова, и я…

— Цвет опала, — неприязненно сказал Зильберман. — Что еще?

— Ничего. Спасибо за информацию, спокойной ночи.

— По-моему, он решил, что я пьян, — сказал я Сингеру, положив трубку. — Ну да ладно. Плафоны опалового цвета.

— Значит, — задумался Сингер, — костюм был на самом деле не серый, а скорее светло-коричневый…

— Не знаю, — я пожал плечами. — Нужно провести эксперимент.

Если бы кто-нибудь увидел, чем занимались в полночь двое взрослых мужчин, невольный свидетель наверняка решил бы, что мы спятили. Стекол опалового оттенка в квартире не нашлось, и мы экспериментировали со всем, что попадалось под руку. Нашли, наконец, что-то близкое по оттенку — это было стекло от старых солнечных очков, несколько лет лежавших в моем секретере.

Было около часа ночи, когда стало ясно: незнакомец был в светло-голубом костюме.

* * *

Утром процедура повторилась: беднягу Купермана опять привели в суд, и опять судья Сегаль внимательно выслушал версию полицейского следователя Нисана. У меня не было сомнений в том, что на этот раз Амнона под залог не отпустят — хотя бы потому, что судья будет бояться последствий. Вчера он отпустил задержанного, и сразу же произошло третье преступление. Нет никаких доказательств, что убийство совершил Куперман, но, раз уж дело зашло так далеко, не лишним будет перестраховаться. Если Куперман не виновен, то убийцу найдут, и перед Амноном извинятся (в чем я, однако, сильно сомневался). А если он виновен?

Похоже, что Нисан был, как и я, убежден в победе хотя бы на этом этапе расследования. Судья внимательно смотрел на Купермана все время, пока следователь излагал детали вчерашнего убийства и подводил бомбу замедленного действия под все мои попытки представить Амнона жертвой обстоятельств.

— У вас, адвокат, есть заявления или вопросы? — обратился ко мне Сегаль совершенно индифферентным тоном, когда Нисан закончил анализ улик.

— Безусловно, — энергично заявил я. — Сначала вопрос господину следователю. Что вы можете сказать, господин Нисан, по поводу длинной трости, с помощью которой убийца запер изнутри дверь садового домика Брухича, создав тем самым иллюзию закрытой комнаты?

— Какой еще трости? — недовольно спросил Нисан, и я облегченно вздохнул. Хорошо, значит, ему так и не пришло в голову обойти участок снаружи.

— Вопрос второй, — продолжал я. — Подозреваемый в убийствах Куперман забыл, как вы отметили, свой брелок под сиденьем в машине Брона. Если не ошибаюсь, это брелок от ключей, и на нем выгравирована фамилия Купермана. Не кажется ли вам подобная улика несколько… мм… нарочитой?

Нисан бросил на меня недружелюбный взгляд. Он размышлял сейчас над первым моим вопросом, пытаясь понять его смысл, и потому на второй отвечал неуверенным тоном. На это я и рассчитывал.

— На первый взгляд — да, — сказал следователь. — Но… Мало ли какие предметы теряют преступники… Если господин судья вспомнит дело Шахаля, то убийца тогда забыл на месте преступления свое удостоверение личности…

Нисан демонстративно пожал плечами, не желая обсуждать особенности психологии преступника. На судью, однако, второй мой вопрос произвел большее впечатление, чем первый, смысла которого он, как и Нисан, не понял.

— О какой трости вы говорите, господин Барзель? — обратился судья ко мне, когда Нисан сел. — В деле я не вижу никакой трости.

Я встал и, предъявив высокому суду фотографии, сделанные Сингером, объяснил, каким образом убийца обманул следствие на первом этапе.

— Разумеется, — сказал я, — уважаемый господин Нисан может утверждать, что тростью мог пользоваться Куперман, и я не смогу дать на это серьезных возражений. Но, согласитесь, господин судья, что расследование было проведено со значительными упущениями, арест подозреваемого Купермана не сопровождался предъявлением неопровержимых улик, а убийство Брона могло лишь случайно совпасть с выходом подозреваемого Купермана из камеры предварительного заключения. Что касается его разговора с убитым, то, как я уже указал, и это отражено в деле, лежащем перед судом, это был совершенно невинный разговор, не имевший отношения к последовавшему убийству.

— Все это — со слов Купермана, — недовольно пробормотал Нисан.

— Конечно, — согласился я и сел, не добавив ни слова. Иногда лучше промолчать, даже если на первый взгляд кажется, что можно было бы добавить еще несколько слов.

Судья погрузился в глубокое раздумье, перелистывая страницы. Куперман сидел, глядя перед собой невидящим взглядом, я хотел было подбодрить его, но Амнон не смотрел в мою сторону.

— Задержанный Амнон Куперман, — объявил судья, — обвиняемый в тройном убийстве, освобождается под залог в двести тысяч шекелей с условием, что в течение времени, необходимого для окончания следствия, будет постоянно находиться в пределах собственной квартиры, расположенной по адресу…

По-моему, Нисан готов был сплюнуть с досады. Что ж, судья принял поистине Соломоново решение: в нынешних обстоятельствах домашний арест — наилучший выход. Во всяком случае, если опять кого-нибудь убьют, у Амнона будет бесспорное алиби.

— Я заеду к тебе после шести вечера, — сказал я Куперману, когда мы вышли из