Ход убийцы - Песах Амнуэль

зала суда. — Большая просьба: отоспись, это единственное, что тебе сейчас позволено делать. Никому не звони, потому что судья наверняка даст разрешение на прослушивание. Никуда не выходи, потому что у двери будет дежурить полицейский.

Мая ждала мужа у машины. Похоже, она собиралась играть роль конвоира не хуже самого вредного полицейского из отдела по расследованию убийств.

* * *

Я позвонил Сингеру на радиотелефон и услышал:

— Только один человек, Цви, был в тот вечер в светло-голубом костюме. Только один, чтоб я так был здоров.

— Кто же? — спросил я, уловив в голосе детектива странную интонацию изумления.

— Фернандо Брухич, светлая ему память, — сказал Сингер.

* * *

Конечно, ошибиться мог каждый. Куперман мог ошибиться, утверждая, что пиджак был серым. Мы с Сингером могли ошибиться, обнаружив, что при опаловом освещении серым представляется светлоголубое. Но, если мы ошибались, то все нужно начинать сначала. Кстати, я не учитывал и другой возможности: что, если Амнон попросту лгал? Я с самого начала не допускал мысли, что он и был таинственным убийцей, и потому верил каждому его слову. Но ведь, черт возьми, действительно — у Купермана была возможность совершить все три убийства, у Купермана и ни у кого другого.

При этой мысли мне показалось, что… Будто что-то опять выглянуло из подсознания, хитрая такая мордочка то ли вопроса, то ли идеи. Выглянула и спряталась, оставив лишь смутное впечатление того, что я по-прежнему не обращаю внимания на какую-то очевидную вещь.

Когда я после судебного заседания, где мне пришлось выступить по вопросу о разделе имущества, возвращался домой, то думал о том, что наилучшим для Купермана выходом из ситуации было бы, пожалуй, четвертое убийство. У Купермана сейчас алиби на все случаи жизни, и тогда, возможно, усилия Нисана окажутся направленными на поиск истинного преступника.

Сингер, как и вчера, просиживал штаны перед моим газовым камином. Можно было подумать, что он не провел весь день, разъезжая по Тель-Авиву и ближайшим городам в поисках улик.

— Вот, — сказал сыщик, когда я пододвинул к камину журнальный столик и, сев в кресло, выставил ноги к теплу, — вот, чем занимались господа Нудельман и Наве за прошедшие двое суток.

— Зачем ты тратил на них время? — недовольно спросил я.

— Ну как же? Твое поручение, и ты его не отменял…

— Я просто забыл! Но разве тебе самому не ясно, что эти люди нам больше не нужны именно потому, что они были в серых костюмах.

— Совершенно с тобой согласен, — вежливо кивнул Сингер. — Но, поскольку я уже наметил разузнать о каждом, то решил закончить эту работу. Меня интересовал чисто академический вопрос, на который мог ответить, например, господин Нудельман: где в современном Тель-Авиве можно взять, купить, украсть цианистый калий.

— Я и сам тебе могу назвать десяток мест…

— Десяток мне не нужен, мне нужно одно. Так вот, Нудельман вовсе не отрицал, что в его лаборатории постоянно пользуются ядовитыми препаратами, в том числе и соединениями циана. И он припомнил, что из тех, кто находился в тот вечер на вилле Зильбермана, три человека в последнее время посещали лабораторию. Это Куперман, Брон и Брухич.

— Убийца и двое убитых, — резюмировал я.

— Можно интерпретировать и так, — согласился Сингер. — Полагаю, что Нисан именно так и интерпретировал, поскольку уже побывал у Нудельмана до меня и задавал те же вопросы.

— Черт, — сказал я.

— Можно интерпретировать и так, — продолжал Сингер, — а можно — иначе. Почему ты сейчас исходишь из того же предвзятого мнения, что яд взял Куперман? Только потому, что он тоже посетил лабораторию? А если это сделал или Брон, или Брухич?

— Брон? — удивился я. — Ему-то зачем нужен был цианид?

— И не забывай, — прервал меня Сингер, — что той ночью, когда убили Брухича, Брон был у Далии Холемски и ездил от нее домой, чтобы взять пистолет. Тот самый, из которого потом был застрелен.

Я покачал головой.

— Да, он взял пистолет, но Брухича убили ножом. И Липкин был убит таким же образом. Пистолет в деле не участвовал. Насколько я понимаю, Брон вышел на след убийцы и поплатился жизнью. Не хочешь ли ты сказать, что он и был убийцей, а потом покончил с собой в порыве раскаяния?

— Нет, — улыбнулся Сингер, — но мне нравится ход твоих мыслей. Еще немного, и ты придешь к тому же выводу, что и я.

— К какому? — с подозрением спросил я, и в это время из подсознания выглянула все та же мысль, и я успел ухватить ее, потянуть…

— Господи, — прошептал я.

— О! — Сингер ткнул в меня пальцем. — До тебя дошло?

Я вскочил и нервно начал вышагивать по салону. Действительно, Брону ни к чему было убивать ни Липкина, ни Брухича, ни, уж подавно, себя самого. Цианид был ему ни к чему. В лабораторию он заявился, скорее всего, из чистого любопытства. А может, по иному поводу. Но Брухич… Брухич был повязан с Липкином одним и тем же, судебно наказуемым делом. Да, был третий, которому выгодна была смерть и Липкина, и Брухича. Но, черт возьми, ведь и Брухичу тоже было выгодно убрать Липкина с дороги. У Брухича был мотив для убийства. Допустим, его самого не убили бы в ту дождливую ночь — ведь наверняка на следующее утро он стал бы одним из самых главных подозреваемых в деле об убийстве Липкина! И только смерть перетащила Брухича из списка потенциальных убийц в список жертв неизвестного негодяя.

А если…

Если все-таки именно Брухич, а не кто-то другой, нанес удар Липкину? Брухич, который был именно в светло-голубом костюме. Брухич, который был в лаборатории Нудельмана и имел возможность украсть яд. Брухич, алиби которого на момент убийства Липкина не было достаточно надежно подтверждено. И единственный вопрос оставался без ответа — знал ли Брухич расположение на теле пресловутых точек иглоукалывания?

Сингер следил за моими движениями и, похоже, за моими мыслями тоже. Во всяком случае, именно в тот момент, когда я задал себе этот вопрос, он сказал:

— Брухич посещал курсы восточной медицины год назад. Он не афишировал свой интерес, да и курс почему-то выбрал на русском языке…

— Он знал русский?

— Очень плохо. Но разве нужно знать в совершенстве язык, если хочешь выучить, куда нужно вколоть иглу?.. Или нож…

— Он что, уже год назад задумал убить Липкина?

— Липкина или кого-то другого… Просто он понимал, что аферы, в которые он ввязался, имеют весьма неприятное свойство выплывать наружу, и тогда появляются свидетели и соучастники… Нет-нет, — добавил Сингер, увидев мои протестующие жесты, — я вовсе не обвиняю, я всего лишь рассуждаю. Во всяком случае, Брухич выбрал русский курс, поскольку его нет в официальном списке подобных курсов, и у полиции окажется