Коллекция Энни Мэддокс - Шарлотта Брандиш

Инспектору пришлось закатать брюки и снять новые, ещё не разношенные ботинки, после чего он убедился, что сержант прав. Каждая половица в комнате подверглась одной и той же процедуре.

– Похоже, у кого-то земля под ногами горела, – задумчиво протянул Тревишем, доставая швейцарский нож и вытягивая из него самое узкое и длинное лезвие. – Что же он такое искал?

Всего в комнате размером семь на десять футов оказалось восемнадцать половиц. После долгих мучений сержант и инспектор вскрыли большую часть – и все они оказались пустыми, за исключением одной. Там, в неглубокой нише, выстеленной бархатными обрезками, обнаружились только пачка надушенных писем, внушительная связка ключей, свечные огарки и мелкие зеркальные осколки в фунтике из обёрточной бумаги.

«Дарагие мама и папа», – скороговоркой прочитал Тревишем, развернув одно из писем. – «У миня всё харашо, я здарова, и миня все любят. Все хатят дружить са мной, и называют миня милачкой Энни, душинькой-дарагушинькой Энни, и угощают канфетами, и хвалят маи новые платья…»

– Что за чепуха? Она же вроде взрослая девица. Или они принадлежат какой-то другой Энни? Нет, должно быть что-то ещё, непременно должно… – Тревишем придирчиво оглядел комнату, постукивая пачкой писем по раскрытой ладони. – Давайте-ка отодвинем кровать, сержант.

Вдвоём они перенесли кровать и с прежним пылом принялись изучать половицы. Почти на каждой, кроме тех, что были у самой стены, тоже обнаружились сколы и царапины, но вот вскрыть их возможным не представлялось.

– Дайте-ка лупу, сержант, – попросил инспектор, когда они оба выдохлись. – Смотрите, это не паутина.

Он поддел ногтем тончайшую шёлковую нить в точности того оттенка, что и краска на половицах. Нить опоясывала дощечку, а концы её плотно утопали в стыке со следующей.

– Подождите, где-то я тут видел… – Тревишем встал и принялся шарить в корзинке для рукоделия, стоящей на подоконнике. Он раскраснелся и уже не скрывал нетерпения, а когда вытащил тонкий вязальный крючок, то кинулся к тайнику с азартом мальчишки, которому пообещали на Рождество велосипед.

Тревишем аккуратно поддел нить и потянул её вверх. В этот волнующий момент инспектору пришло в голову, что прежний помощник, сержант Гатри из камберуэллского дивизиона, в отличие от сдержанного и наутюженного Добсона, непременно одышливо бы сопел ему в ухо, отпускал вздорные замечания и вообще всячески действовал бы на нервы. Странная ностальгия по старым добрым денькам тут же кольнула где-то под сердцем, и, разозлившись на себя, он дёрнул сильнее, чем прежде, и половица с едва слышным треском вышла из пазов.

Подобные тайники обнаружились в четырёх местах. Все они находились вдоль стены и устроены были весьма хитроумно. Однако улов не слишком удовлетворил инспектора – после рассказа мисс Адамсон от обыска комнаты Энни Мэддокс он ожидал гораздо большего.

Тем не менее книги, одну про лечение шизофрении, другую являющуюся руководством для замужних дам под названием «Супружеская любовь», и флакон с тёмной жидкостью, пахнущей апельсинами, он уложил в бумажный пакет для вещественных доказательств. Кроме этого, Тревишем с Добсоном обнаружили в подушке кулёк карамелек, флакончик духов и черновик письма к некой Беатрис, полный изобличающих проклятий, а под чехлом матраса – разборный кукольный домик из крашенной в розовый цвет фанеры. Оба тайника были грубо вскрыты острым ножом, словно тот, кто побывал в комнате Энни Мэддокс до визита туда полицейских, вовсе не опасался гнева хозяйки.

***

Первичный опрос персонала не дал инспектору никакой новой информации, только подтвердил сведения, полученные им от мисс Адамсон. Все опрошенные рассказывали одно и то же, примерно в одних выражениях, и, понимая, что без результатов вскрытия строить версии случившегося преждевременно, Тревишем уже собирался вернуть сержанта с осмотра сгоревшего флигеля, отдать приказ снять отпечатки у свидетелей и отбыть на набережную Виктории.

Однако во время допроса последней свидетельницы, директрисы заведения мисс Эппл, из центрального управления сообщили весьма любопытную информацию, касающуюся найденного ключа с гравировкой. А ещё через пару минут, когда инспектор положил трубку и аккуратно отодвинул носком ботинка зловредную кошку, устроившуюся под столом в опасной близости от его новых брюк, в кабинет вошёл сержант Добсон. В грязном костюме, перемазанный глиной и сажей, и крайне взволнованный.

Оба эти события изменили обстоятельства дела бесповоротно. Если к этому часу у Тревишема и назрели сомнения в криминальной подоплёке случившегося (ну, ей-богу, никто не убивает из-за украденной книги, пудреницы или невнятных истеричных угроз), то после разговора с сержантом он всерьёз ощутил тревогу за Филиппа Адамсона.

В коридоре Добсон, чуть не лопаясь от гордости, сообщил:

– Вам обязательно надо взглянуть на это самому, сэр. Следуйте за мной, я покажу.

Тревишем ещё раз оглядел костюм и ботинки сержанта, вздохнул и отправился вслед за ним, полный самых скверных предчувствий.

 Мисс Эппл, которой он приказал дожидаться его в кабинете, могла наблюдать в окно, как полицейские, высоко задирая ноги, бродят на раскисшем после утреннего дождя пепелище, и чванливый юный сержант размахивает руками, а инспектор морщится и закатывает брюки. Потом оба они присели на корточки и принялись что-то внимательно разглядывать.

Табита вспрыгнула ей на колени. Включила маленький моторчик внутри, требовательно уткнулась лобастой головой в ладонь. Мисс Эппл погладила кошку, почесала за ухом и приготовилась ждать дурных вестей. Как жаль, подумалось ей, в самом деле, как жаль… Арендованный на лето домик на побережье, ярды цветастого ситца, и восемнадцать соломенных шляпок, и наборы крокета, и парусиновые туфли для мальчишек – всё зря… И воздушные змеи на фоне дымчатой лазури, и воркотня мисс Данбар, что дети опять натащили в комнаты песка – теперь ничего этого не будет, теперь их точно закроют, и в бортовом журнале Сент-Леонардса появится последняя в его истории запись.

А инспектор Тревишем и сержант Добсон в этот момент с энтузиазмом золотоискателей рассматривали то, что очнувшаяся от зимней спячки земля с негодованием вытолкнула на поверхность.

***

– Вы-ызвать коу-унсте-еблей, сэ-эр? Или жэ-э мне заня-аться поисками самому-у?

Впервые обнаружив важную улику, сержант лучился самодовольством и растягивал гласные, как жадный скорняк беличью шкурку. Тревишем, осознав, что выговор уроженца графств Уэст-Кантри, внезапно проявившийся у Добсона, раздражает его гораздо сильнее, чем астматическое сопение прежнего помощника, решил обойтись без похвалы.

– Вызывайте, Добсон, и пусть поторопятся. Добейтесь, чтобы отправили Джонсона и Трипвуда, скажете, я так приказал. А сами отправляйтесь в Департамент. Делайте что хотите, но к шести, не позже, у меня должен быть отчёт баллистиков и результаты вскрытия. И снимите у персонала отпечатки пальцев. Отдадите в лабораторию. Выполняйте, сержант.

Отходя от места преступления и вытирая ботинки