Сквозь другую ночь - Вадим Юрьевич Панов

– Рабочий?

– Конечно.

– Вы шутите?

– В этом доме камины были предусмотрены изначально, потом заброшены, потом мы всё тут отреставрировали, включая дымоходы, и теперь пользуемся. Люблю, знаете ли, почитать под его мерное гудение.

– А портреты? – Феликс посмотрел на трёх неприветливых мужчин, без одобрения разглядывающих нахального гостя, осмелившегося проникнуть в главный зал библиотеки. Он уловил их сходство между собой, но решил, что демонстрация наблюдательности не будет уместной. – Любимые писатели?

Как ни странно, Пелек принял вопрос за чистую монету.

– Отец, дед, прадед. Библиотека собиралась поколениями, Феликс, я всего лишь продолжаю дело предков. Очень важное дело. И горжусь тем, что однажды мой портрет окажется над камином. Он, кстати, уже готов.

– Портрет?

– Да.

– А преемник?

Выражение лица профессора стало грустным, поскольку Вербин коснулся очень болезненной для него темы. Но коснулся так, как должен был…

– Вы спросили участливо, – заметил Пелек.

– Для вас это важно, Михаил Семёнович.

– Для всех это важно, Феликс, разве нет? Скажу больше: не просто важно, а безумно важно: кто-то должен продолжить дело всей моей жизни. А оно перед вами, Феликс. Ведь все эти министерства, ведомства и прочие правительства, в деятельности которых я принимал посильное участие, лишь способ обеспечения возможности продолжать и развивать знаменитую библиотеку Пелеков. И когда я говорю знаменитую – я не преувеличиваю, а лишь чуть-чуть хвастаюсь. Вы видите коллекцию редчайших изданий, Феликс. Чтобы вам было понятно: по самым скромным оценкам, на полках только этой комнаты стоит приблизительно двенадцать миллионов. И я говорю не о рублях. Однако её настоящая ценность измеряется в других единицах. Моя коллекция входит во все мировые каталоги. Но кому я её оставлю? Вы ведь знаете мою историю?

– Да, Михаил Семёнович. И очень вам сочувствую.

Пелек не стал благодарить.

– Говорят, со временем боль стихает, и я много раз имел возможность убедиться в истинности этих слов. Я видел раздавленных горем людей, которые находили в себе силы жить дальше. Через несколько месяцев после трагедии, я видел, как они улыбаются – искренне и радостно. Я видел их счастливыми, возрождёнными после катастрофы. И я ни в коем случае их не упрекаю: это естественная реакция для тех, кто не хочет считать дни в ожидании смерти. Я убедился в истинности этих слов на собственном опыте: когда умерла жена, умерла и частичка меня, но я собрался и стал жить дальше. Я улыбался и возродился после того личного горя. Однако смерть Володи ударила по мне слишком сильно. И продолжает бить. Каждое утро я просыпаюсь с ощущением невероятной, невосполнимой утраты. Просыпаюсь с ощущением, будто она случилась вчера. Я не считаю дни до смерти, но ощущаю себя человеком, оказавшимся в глухой ночи. И я никак не могу её пройти – эту Ночь. И чтобы я ни делал, вокруг одна лишь тьма… – Пелек резко посмотрел Вербину в глаза. – Вы должны понять, Феликс, вы были в моей шкуре.

Профессор знал историю гостя. Неудивительно, учитывая его связи. Но Вербина это не смутило.

– В похожей шкуре, Михаил Семёнович. Ведь каждая уникальна.

– Именно так, Феликс, спасибо за такой ответ. – На этот раз Пелек не побарабанил пальцами по подлокотнику, а мягко по нему провёл. – Было бы много хуже, начни вы рассказывать о том, что я и так знаю. – Короткая пауза. – Вы справились?

– Не уверен. – Вербин понял, что должен ответить искренне. И ответил.

– Как пытаетесь?

– Повторяю себе, что потери неизбежны.

– Когда вы поймёте, что справились?

– Когда снова стану не один.

– Верите в это? – очень тихо спросил Пелек.

– Это единственное, во что мне остаётся верить, Михаил Семёнович. Верить и надеяться.

– У вас есть время надеяться, Феликс. А что остаётся мне?

Когда? В какой момент? В какое важное, удивительное и при этом оставшееся незаметным мгновение их разговор стал настолько искренним? Вербин прекрасно понимал, что перед ним сидит очень жёсткий, возможно, жестокий человек, подлый, лицемерный, но сейчас в глубине той Ночи, из которой состоял Пелек, светился очень маленький огонёк. То ли не погасший, то ли вновь вспыхнувший.

– С ней вы тоже один? – очень тихо спросил Феликс.

– Я надеялся, что будет не так, но до сих пор не понимаю, как получилось на самом деле, – задумчиво ответил Пелек. – В какие-то мгновения мне кажется, что я нашёл то, что искал. Потом включаются совсем другие мысли. Я ведь достаточно циничный человек.

– Если вы нашли то, что искали, какая разница, что нашла она?

– Вы читаете мои мысли, Феликс. Я стараюсь так думать, но принять эту мысль полностью у меня не получается: мешает проклятый цинизм, которым я давно пропитан насквозь.

– И родственники?

– И они тоже, – легко согласился профессор. – Я похож на книги из моей коллекции: стар, но стою необычайно дорого. После смерти Володи родственники слетелись на меня, как… как должны были слететься любящие родственники. К счастью, их у меня не так много. Мне это было неприятно, поэтому мы договорились, что никто, кроме Гриши, не будет меня беспокоить. Во всяком случае, постоянно. А Гришу приходится терпеть.

– Вы о нём невысокого мнения?

– Обо всех. О вас тоже был. Но вы меня разговорили, а это мало кому удаётся… – Пелек задумчиво улыбнулся. – Зачем вы стали сыщиком, Феликс? Вы способны на большее.

– Служить в министерствах, ведомствах, правительстве, стать обладателем государственных наград, премий и большого состояния?

– Разве не в этом смысл?

– Вы мне скажите.

– Жестоко. – Старик не обиделся, принял фразу как должное, показав, что она имела право прозвучать. – Но у вас тоже никого нет. Мы оба потеряли тех, кого любили.

– Мы говорим не об этом, Михаил Семёнович, а о нас. – Вербин не позволил Пелеку продолжить давить на больное. – Вы всю свою жизнь спасались от обыденности здесь, в библиотеке, находя в ней тихую гавань, освящённую дыханием предков. А мне нет необходимости прятаться от нелюбимой реальности. Да, я не сколотил состояния, не сделал карьеру, но найдётся очень мало коллег, которые способны делать то же, что и я.

– Вам это позволяют, Феликс, вы доказали свою эффективность, поэтому вам идут навстречу и дозволяют работать так, как вам комфортно.

– Моя эффективность – это наказанные преступники.

– Вас это греет?

– Для меня это важно, – серьёзно ответил Вербин. – Мой друг однажды сказал: как я буду смотреть в глаза родителям девочки, зная, что не сделал всё, что должен был сделать, чтобы найти и покарать её убийцу? Я не отвожу взгляд, когда встречаюсь с родственниками