Девушка из спасательной шлюпки - Эйлин Энрайт Ходжеттс

Тоусон впился зубами в сэндвич с ветчиной.

– А вы не знаете, что случилось с выжившим экипажем «Титаника»?

Девушка знала, и по этому вопросу у нее было свое мнение.

– Их сняли с судна в Плимуте, словно преступников. Хотя виноваты не они, а компания «Уайт стар», отправившая этот корабль в рейс. Только никто об этом не станет говорить. Мы ведь прекрасно понимаем, благодаря кому имеем свой кусок хлеба, верно?

Тоусон благоразумно кивнул и решился на новый вопрос.

– А когда они вернутся в Саутгемптон?

– Не раньше завтрашнего дня, – фыркнула девушка. – Как можно их так долго мучить! А их семьи? Те всего лишь хотят получить последнюю весточку о родных. Они хотят знать, как погибли их мужчины. Разве это так много? Мертвых уже не вернуть, но семьям следует знать правду.

Еще несколько вопросов позволили Тоусону выяснить, что по расписанию поезд из Плимута должен прибыть на следующий день в половине четвертого.

– И будем надеяться, что казначей будет наготове. Этим семьям отчаянно нужны деньги.

Тоусон провел ночь в комнате над баром. Некоторое время он не мог уснуть, вслушиваясь в крики бастующих в порту. Он не мог не согласиться с девушкой из бара, что у моряков было более чем достаточно причин для забастовки, но его это не касалось. Его заботила только горничная, обокравшая его, и теперь она скоро окажется в его руках. С этой мыслью он уснул.

В предрассветном сумраке Тоусон проснулся в холодном поту – ему показалось, что в его номер вошли мужчины в темных пальто, но это оказался всего лишь сон. Тоусон растянулся в кровати. Скоро все страхи останутся в прошлом и его жизнь вернется в привычную колею.

Он проспал допоздна, плотно позавтракал и отправился пешком к железнодорожной станции, чтобы встретить поезд из Плимута в половине четвертого. Приближаясь к станции, он ощутил смутную тревогу. Он пришел за полчаса, но станция была безлюдна. Если экипаж «Титаника» должен вот-вот прибыть в Саутгемптон, то наверняка здесь уже должны ждать репортеры. Их не было. Тогда где они? Где родные? Где несчастные дети и рыдающие вдовы? Где эта кудрявая горничная с краденым сокровищем?

Поезд с шипением выпустил облако пара и остановился на путях, словно дракон, готовящийся ко сну. Кондуктор сложил флаги и, сунув их под мышку, прошел вдоль всего поезда, закрывая двери пустых вагонов.

– Эй! – окликнул его Тоусон. – Эй, вы!

– Да, сэр?

– Это поезд в три тридцать из Плимута?

– Да, сэр. Это он. Вы кого-то встречаете? – голос кондуктора лениво перекатывал слог за слогом с незнакомым Тоусону акцентом. – Другого до завтра не будет.

– А экипаж «Титаника»? – спросил Тоусон. – Мне сказали, что они прибудут из Плимута сегодня.

– Верно, сэр. Они и прибыли.

– Нет, не прибыли. Я видел всех, кто выходил, и среди них не было никого с «Титаника».

Мягкость в голосе кондуктора тут же улетучилась.

– А вы их, выходит, знаете, да?

– Конечно.

– Вы хотели с кем-то поговорить?

– Да, хотел.

– Вы ведь американец, верно?

– Да. Только это не твое собачье дело.

– Разумеется, сэр, – кивнул кондуктор. – Как вы и сказали, это не мое собачье дело. Вы репортер, да?

– Нет.

Кондуктор окинул его взглядом с ног до головы, еле заметно приподнял кустистые седые брови и пожал плечами.

– Поезд уже ушел.

– Ты хочешь сказать, что поезд с экипажем «Титаника» уже прибыл?

– Поезд уже ушел, – повторил кондуктор. – Экстренный поезд. Мы в Саутгемптоне решили уважить желание семей и укрыть их от любопытных взглядов.

– Я не ради любопытства, – проворчал Тоусон. – Я рассчитывал кое-кого встретить. Хотел поговорить с одной женщиной, горничной.

Кондуктор кивнул.

– Положили на нее глаз, верно?

– Не твое собачье дело.

– Да, сэр. Это не мое собачье дело. Почему бы вам не уйти? Здесь вам делать нечего.

– Я подам жалобу на твою наглость.

Кондуктор степенно кивнул.

– Что ж, сэр, на мой взгляд, если бы вы действительно были другом этой горничной, она бы сообщила вам, что «Уайт стар» организовала для них экстренный поезд сегодня утром. Здесь уже никого нет – все получили жалованье и разошлись по домам.

На мгновение Тоусон лишился способности мыслить. Не впервые ему пришло в голову, что этот все усиливавшийся туман в голове стал следствием ночи, проведенной на корпусе перевернутой шлюпки по колено в ледяной воде. Две недели прошло с тех пор, как его подняли на борт «Карпатии» с обмороженными пальцами на руках и ногах, согреваемого лишь злостью, и он все еще ощущал последствия.

Он посмотрел на кондуктора. Будет ли нелепо спросить его, не заметил ли он кудрявую горничную с голубыми глазами? Кондуктор был мужчиной и на такую женщину не мог не обратить внимания. Но кондуктор выглядел злым и суровым. Возможно, это и не относилось к Тоусону. Возможно, его просто расстроил вид скорбящих вдов и осиротевших детей. На самого Тоусона это уже не действовало. На борту «Карпатии» и «Лапландии» у него было достаточно времени, чтобы поразмыслить о превратностях судьбы и о том, почему одни спаслись, а другие – нет.

Что ж, нужно поторопиться. Если девчонка добралась до Саутгемптона, то сейчас, наверное, ищет способы продать краденое подороже, и, несомненно, она слишком глупа, чтобы понимать, что попало к ней в руки. Ему нужно выяснить ее имя. Нужен список выживших из экипажа «Уайт стар». Нет смысла терять здесь время. Надо посетить контору «Уайт стар».

Глава одиннадцатая

Даличский клуб

Гарри Хейзелтон

Если не считать трагедии «Титаника» и постоянной тревоги из-за забастовки шахтеров, начало мая в этом году выдалось в Лондоне отличным. Гарри открыл окно своей маленькой комнаты в Даличском клубе и вдохнул насыщенный ароматом цветов воздух. В годы сражений с бурами в сухом и пыльном Хайвельде[10] и обучения войск на опаленных солнцем равнинах Индии он скучал по такому утру. Его английская душа томилась по запаху моря и неизменной перспективе дождя – не буйного тропического ливня, а слабого дождика, осыпающего каплями розы и нарциссы и оставляющего за собой россыпи маргариток на зеленых лужайках.

Он отвернулся от окна. «Какая сентиментальная чушь!» Он расправил галстук, застегнул пиджак и спустился по лестнице в столовую клуба. Этим утром традиционную яичницу с беконом сменила тарелка кеджери[11]. Аромат рыбы и карри перенес его в офицерскую столовую в Лакхнау, сидя в которой он увидел идущую через плац молодую жену генерала. Он вспомнил, как белое муслиновое платье обтягивало все более заметный