Тридцать сребреников в наследство - Татьяна Рябинина

— Хочется верить, — тяжело вздохнула Света, села в машину и полезла в сумку за пудреницей.

Никита завез ее домой и поехал на стоянку. Потом медленно шел по улице, пытаясь привести встрепанные нервы в порядок.

Что тут скажешь, Света абсолютно права. И Алексей действительно ни при чем. Его ведь предупредили, что за обман накажут? Предупредили. Кому теперь идти жаловаться? В милицию? Не смешите!

Ужасно хотелось курить, даже подташнивать начало. Чтобы справиться с соблазном, он стал думать о том, что Маша назвала его папой.

Может, случайно, от волнения? Она всегда звала его просто Никитой. Свете это не слишком нравилось, но потом она махнула рукой: главное, чтобы отношения складывались хорошо, а уж как называть — неважно. А вот для Никиты как раз было важно. Он быстро полюбил эту спокойную, ласковую девочку, которая с таким недетским мужеством терпела свое увечье. Жалел ее, волновался за нее и готов был все сделать, чтобы она почаще радовалась. Иногда даже забывал, что это не его родной ребенок. Но Машин жизнерадостный вопль «Никита» словно отбрасывал в реальность: она воспринимала его как угодно, но не как отца.

И вот одно только ее слово — «папа»…

От мысли об этом сладко щипало в носу.

Но когда он пришел домой, Маша и виду не подала, что нечто в их отношениях изменилось. Правда, она теперь к нему вообще никак не обращалась. Он тоже решил не форсировать события.

Поздно вечером, когда Света уже спала, а Никита пил на кухне чай — была у него такая привычка, за полночь пить в одиночку чай, — из коридора донесся шум. Он выглянул и увидел Машу, которая осторожно пробиралась к кухне. Она шла без костылей, держась за стену и пыхтя от усилий.

— Что ж ты не позвала, Машуня? — Никита подхватил ее. — Ты в туалет?

— Нет, я к тебе.

Он посадил девочку на диванчик, сам сел напротив на табуретке.

— Чаю хочешь?

Маша покачала головой.

— Нет. Знаешь… Я тебя сегодня по телефону папой назвала…

Никита закусил губу и замер. Вот сейчас она скажет что-то вроде: «Это случайно так вышло». Но Маша вздохнула и тихонько спросила:

— Можно?

— Что можно? — глупо переспросил Никита, боясь поверить.

— Можно называть тебя папой? Я знаю, папа настоящий только один. Но ты же мне совсем как папа. Даже, может, наверно, лучше.

Никита проглотил колючий комок, сел рядом с Машей. Она порывисто обняла его за шею, и он вдохнул ни с чем не сравнимый детский запах, такой беззащитный, такой родной…

Глава 50

В субботу утром выяснилось, что запас продуктов на критической отметке и надо срочно его пополнить. Никита предложил съездить на оптовый рынок. Света заколебалась. Доверить ему такое ответственное дело она не решалась. Не потому что он был туп в хозяйственных вопросах и покупал вместо риса перловку, а потому что подходил к делу творчески. То есть приобретал в отсутствие хорошей курицы камбалу, а вместо сомнительного творога — сулугуни, что Свету категорически не устраивало.

С другой стороны, серьезные закупки требовали тягловой силы. Сама она машину не водила и так же категорически отказывалась учиться, ссылаясь на плохую координацию движений. Значит, хочешь не хочешь, а Никиту надо брать с собой. Но оставлять Машу без присмотра после случая в сквере она не решалась. Выходило только одно — потратить как минимум полдня на несколько рейдов по близлежащим ларькам и магазинам.

Но тут заныла сама Маша, выпрашивая особый фигурный мармелад, который продавался только в одном ларьке на оптовке.

— Возьмите меня с собой, я посижу в машине, — упрашивала она Свету. — Пап, ну скажи ты ей!

Никита, которого от каждого ее «пап» бросало в легкий озноб, не мог ей отказать.

— Свет, да ладно тебе, — осторожно начал он. — Не будешь же ты теперь всю жизнь рядом с ней сидеть. Закроем ее в машине, Конрада тоже возьмем.

Маша благодарно ему улыбнулась и потерлась щекой об рукав. Света нахмурилась:

— Ты, Кит, поосторожнее! Она сядет тебе на шею и поедет, свесив ноги. А машину твою вскрыть — нефиг делать. Ладно, Муся, так и быть, будет тебе мармелад, — все же решилась она. — Останешься дома, а мы поедем на рынок. Постараемся побыстрее. Только учти, к двери не подходить, к телефону тоже. Все ушли на фронт! Нет, телефон я рядом с тобой поставлю, смотри на определитель. Бери трубку, только если мы звонить будем.

Тем не менее, Света нервничала и торопилась, не выбирала, а покупала первое попавшееся. Каждые десять минут вытаскивала из сумки телефон и звонила домой, чтобы убедиться: там все в порядке. Никиту это начало раздражать. Ему казалось, что Света перегибает палку, но тут он вспомнил, как они бегали по дворам и подъездам, разыскивая Машу, и промолчал.

— Все, поехали домой! — скомандовала Света, обойдя половину рынка

— А хурму вяленую?! — возмутился Никита. — А кальмара?

Она посмотрела на него, как на Лаврентия Виссарионовича Пиночета, и даже не удостоила ответом. Вздохнув, Никита подумал, что лучше не усугублять.

Всю дорогу домой Света молчала и теребила пояс плаща. Ее нервозность передалась и Никите, он вел машину резко, совсем не в своей обычной манере, и так же резко высказывался в адрес многочисленный «ездюков», буквально заполонивших город.

Наконец подъехали к дому. Вытащив из лифта тяжеленные сумки, подошли к своей двери, и тут…

— Стой! — Света схватила его за рукав. — Слышишь? — прошептала она.

Откуда-то доносился собачий вой, заунывный, с невероятными переливами, переходящий в короткие взлаивания. Он был точь-в-точь как тот, в Требнево, в ту ночь, когда умерла… когда убили Веронику.

— Это же Конрад! Господи, Машка!

Света стояла, вцепившись в ручку двери, ведущей к мусоропроводу. Ее лицо стало серым, совсем как плащ. Никита поставил сумку на пол и достал из кармана ключи.

— Кит, мне страшно!

— Что это?

Из-за двери донесся звонкий детский смех. Собака перестала выть. Вот Маша сказала что-то, какое-то короткое слово, и Конрад залился снова. Света глубоко вздохнула, взяла у Никиты ключи и открыла замок.

— Мам, пап, идите сюда скорее! — закричала из комнаты Маша, когда они вошли в прихожую. — Слушайте!

Конрад сидел на ковре, широко расставив передние лапы и преданно смотрел Маше прямо в рот.

— Пой! — приказала она.

Пес закрыл глаза, задрал голову и самозабвенно завыл, покачиваясь из стороны в сторону. При этом он переступал лапами, словно исполнял диковинный танец. Никита с недоумением