Когда никто не видел - Хизер Гуденкауф

В кафетерии пусто, я складываю в пакет несколько рогаликов, пончиков, две бутылки апельсинового сока и несу все это к кассе. Вытаскивая из кармана деньги, замечаю за столиком отца Коры. Он сидит в одиночестве перед чашкой кофе.

Я вспоминаю слова Вайолет о том, как Джордин толкнула Кору на рельсы. Интересно, знает ли Джим Лэндри от полицейских новые детали расследования.

– Мэм? Мэм! – Кассир смотрит на меня, подняв брови. – С вас восемь долларов и сорок два цента.

– Извините, – говорю я и протягиваю деньги. Трусливо решаю не попадаться Джиму Лэндри на глаза и, опустив голову пониже и не дожидаясь сдачи, пытаюсь улизнуть из кафетерия, пока он меня не увидел. Облом.

– Эй, вы, – окликает Джим.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом. Он невысок ростом, но крепок и силен, и по глазам Лэндри видно, что полицейские уже изложили ему свою версию. Взгляд кассира мечется между нами.

– Мне очень жаль, что с Корой случился такой ужас, но полиция ошибается. – Я стараюсь говорить ровно и спокойно. – Вайолет этого не делала.

Он делает шаг ко мне, а я только и могу, что постараться не убежать.

– Почему ваша дочь не хочет помогать полиции? – спрашивает он сквозь стиснутые зубы. – Ей что-то известно, я знаю. Кора едва не умерла. А сейчас может потерять глаз.

Так и подмывает поставить его в известность, что, по словам Вайолет, это Джордин толкнула Кору на землю, но я знаю, что не стоит. Это только укрепит его уверенность, что Вайолет участвовала в нападении. А я знаю свою дочь и никому не позволю думать о ней плохо.

Выпрямляю спину и вздергиваю подбородок.

– Вы неправы. Не знаю, что произошло там, на путях, но уверена, что Вайолет не имеет к этому никакого отношения. Она действительно старается помочь полиции. Просто ей очень страшно.

– Думаете, Коре не страшно? Да она в ужасе! Почему напали только на нее? Странный факт, вам не кажется? На вокзал отправились три девочки, а пострадала только одна. – Джим качает головой. – Я знаю, что они ругались, что Вайолет и Джордин месяцами травили Кору. Я знаю больше, чем они нам говорят.

– А учитель? – спрашиваю я, отчаянно желая отвлечь внимание от Вайолет. – Мистер Довер. Полиция ведь допрашивала его, верно? Что говорят о нем?

Джим смотрит на меня, и тут из-за прилавка выходит кассир.

– Все в порядке? – нервно спрашивает он и достает из кармана телефон.

– Да, отлично, – бросаю я в ответ. И без оглядки выхожу из кафетерия.

Чтобы успокоиться, решаю подняться по лестнице, и когда я возвращаюсь в комнату ожидания, меня больше не трясет.

– Вот, – говорю я, протягивая пакет с едой сыну, который, все так же сжавшись в комок, уже сидит на диване и смотрит телевизор, приглушив звук.

– Спасибо, – говорит Макс, сует руку в пакет, достает сразу и пончик, и рогалик и принимается торопливо жевать. Потом разгибается, тяжело вздыхает и внимательно смотрит на меня. – Ты чего? Что-то случилось с Вайолет?

– Нет, дело не в ней. – Я колеблюсь, стоит ли рассказывать Максу подробности. Ребенку всего шестнадцать, и взрослеть ему приходится быстрее, чем большинству сверстников, но мы слишком долго жили только втроем. Нет: о том, что происходит с Вайолет, он должен услышать от меня. – Просто столкнулась с отцом Коры в кафетерии. Он думает, что Вайолет и Джордин что-то скрывают о нападении, и очень злится.

Макс садится прямо.

– Хочешь, я с ним потолкую?

Понятно, что он имеет в виду. В девять лет сын ударил моего приятеля, который во время ссоры схватил меня за руку, а в тринадцать поскандалил с нашим домовладельцем, который отключил электричество, когда мы на несколько дней припозднились с арендной платой.

– Нет, дружок, я не хочу, чтобы ты с ним толковал. Думаю, нам лучше вообще держаться от Лэндри подальше.

Я рассказала сержанту Грейди, что Джордин столкнула Кору, и он пообещал разобраться. А мне больше ничего не остается, кроме как доверять ему. На часах семь тридцать. Надеюсь все-таки увидеться с дочкой сегодня утром. Доктор Гидеон сказала, что это будет зависеть от того, как пройдет ночь. А Макс напомнил поискать для Вайолет адвоката. Вчера днем я обратилась в несколько местных фирм, но там ясно дали понять, что их услуги будут мне не по карману. Последние два дня я не ходила на работу и вряд ли там окажусь, пока не вытащу Вайолет отсюда, но нам нужны деньги. У меня нет своего дома, я работаю в захудалом магазинчике на заправке и езжу на дерьмовой машине. Откуда взять средства на достойного адвоката для Вайолет?

– Хочешь, смотаюсь и проверю, как там Бумер и наш дом? – спрашивает Макс.

Я не хочу, чтобы он возвращался туда без меня, и говорю ему об этом. Хулиганская выходка с граффити меня потрясла.

– Я бы отлично справился, ты же знаешь. Никому не позволю со мной шутить.

Бросаю на сына взгляд, который дает понять, что это не обсуждается.

В ответ на такую гиперопеку Макс закатывает глаза, встает и с хрустом потягивается.

– Пойду прогуляюсь, – говорит он. – Скоро вернусь.

У меня гудит телефон, и я смотрю на дисплей. Это тот парень, Сэм, с которым мы провели прошлую ночь. От него уже целая куча звонков и сообщений. В очередной раз нажимаю «Игнорировать».

Откусываю рогалик, запиваю апельсиновым соком и бездумно смотрю в экран телевизора. В комнату ожидания входит пара. У женщины ошеломленный вид, а мужчина еле сдерживает слезы. Они садятся на диван, между ними всего несколько дюймов, но кажется, что их разделяет миллион миль. Интересно, что привело сюда этих бедолаг. Какая душевная болезнь настигла их близкого человека. Но спрашивать я, конечно, не стану.

Снова переключаюсь на телевизор, там идет местный утренний выпуск новостей. Репортер стоит перед табличкой «Добро пожаловать на поле – мы рады, что вы здесь».

– Не возражаете, если я включу звук? – спрашиваю у пары, беру пульт и давлю на кнопку громкости, пока не раздается голос репортера:

– Официальные лица не раскрывают детали, но мы знаем, что рано утром в понедельник с тремя двенадцатилетними девочками произошел инцидент, в результате которого одна из них получила серьезные травмы. Наши источники сообщают, что в качестве оружия нападавший использовал нож, очень похожий на этот. – И репортер показывает странный крючковатый клинок с деревянной рукоятью.

– О господи. – Я опускаю голову и закрываю лицо руками. Нож.