Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

– Как?

– Назвать имя того, кто ее украл.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – повторил купец.

– Я вам обещаю, что никто не пострадает, ни вы, ни тот, кто украл, назовите его имя, сделайте доброе дело, вам это зачтется, тем более перед таким большим праздником.

– Нет, нет и еще раз нет! Мне нечего вам сказать и потому я вас прошу покинуть мой номер.

– Ну что же, значит, не договорились! – сказал Фома Фомич и поднялся на ноги. – Извините за беспокойство.

7

Почти весь разговор начальника сыскной с Барагозиным был лишним. Хватило бы только начала, где купец просил Фому Фомича показать ему птицу. И то, что полковник не прервал его после первых же слов, можно отнести на счет любопытства. Ему хотелось еще раз посмотреть в глаза предательству, как оно выглядит, что говорит и как себя оправдывает. Начальник сыскной не верил, что Барагозин назовет ему имя вора, и то, что взывал к совести гостя из Москвы, объяснялось внутренней необходимостью испробовать все способы. Чтобы потом, в дальнейшем, не укорять себя за то, что чего-то не сделал, что-то упустил, а если бы сделал, то кто знает, чем бы все закончилось. Ему и так было понятно, что произошло. Старинный приятель Дудина оказался старинным неприятелем. Сказал Ивану Евграфовичу, что возвращается домой, но в Москву не поехал, поселился в гостинице. Ждал, пока нанятый им человек, принесет ему птицу. Но не случилось. Вор сейчас сидит под замком. Нужно будет еще установить, кто это. Фоме Фомичу, правда, совсем был неинтересен этот человек, состояние его души было предпраздничным, он готов был прощать всех и вся. Ему было важно спасти птицу, полковник считал это главным. Для этого и нужно выяснить, кто вор.

Фон Шпинне под все не прекращающимся снегом, по не убранным еще тротуарам вернулся в сыскную, там его уже ожидал Кочкин. Он вернулся от золотых дел мастера Бухарова. Клетка стояла на полу, трактирная скатерть лежала рядом. То, что чиновник особых поручений не торопясь рассказал начальнику сыскной, расставило все по местам. И стало известно, кто вор.

Полицейская пролетка остановилась у входа в трактир Дудина, под поднятым фордеком сидели двое. Кочкин держал на коленях завернутую в скатерть клетку, а начальник сыскной большую меховую рукавицу. Перед тем как выбраться из коляски, он велел чиновнику особых поручений приподнять скатерть, нащупал защелку и открыл дверцу клетки. После чего осторожно вынул из рукавицы трепыхающуюся птицу и посадил в клетку.

– Теперь пошли.

Иван Евграфович только увидел сыщиков, тотчас же метнулся к ним:

– Ну что, Фома Фомич?

– Вот пришли вернуть вам клетку, – проговорил начальник сыскной и сделал Кочкину знак рукой. Тот снял скатерть.

– Этого не может быть! – воскликнул Дудин, глядя на сидящего на жердочке Локотка, который как ни в чем не бывало, точно и не было с ним никаких приключений, совал клюв себе то под одно крылышко, то под другое. – Где же вы его нашли? – он взял из рук Меркурия клетку и повесил ее на место. Потом, как водится у людей благодарных, принялся жать начальнику сыскной руки, отвешивать поклон, хотел даже упасть на колени, но, глядя в строгие глаза фон Шпинне, не решился.

– Где нашли, это разговор отдельный, и он может нам не понадобиться, – ответил полковник. – Теперь же приступим к главному. Я надеюсь, что вы никого не выпустили из заточения?

– Как можно, вы же меня предупредили, да и потом у двери стоят ваши люди, даже если бы я захотел, то не смог бы… Даже если бы захотел…

– Но вы ведь не хотели? – спросил с нажимом Фома Фомич.

Дудин замялся, принялся судорожно сжимать сам себе пальцы, заламывать их.

– Жалко, люди ведь… – проговорил, оправдываясь.

«Да, хорошо, что я отправил сюда агентов…» – подумал начальник сыскной.

– Ну если жалко, то выпускайте, но перед тем, как разойтись, пусть соберутся здесь в зале. Хочу поздравить всех с наступающим Рождеством и пожелать соответствующего. А также хочу указать вам на злоумышленника, если вы, конечно, хотите знать его имя. Так вы хотите знать имя того, кто украл у вас соловья? – строго спросил начальник сыскной, глядя на умиляющегося и не сводящего с клетки взгляда Дудина.

– Да-да! – лицо трактирщика сделалось серьезным. – Хочу! Я его, каналью, в порошок сотру и с моста в реку выброшу! Завелась тут у меня шашель какая-то…

8

Молчаливые и хмурые работники трактира собрались в зале. Вытянулись вдоль стены, и замерли в ожидании. Начальник сыскной прошелся бодрым шагом вдоль шеренги, осмотрел каждого пристальным взглядом, а потом сказал:

– А что печальные такие, перед Рождеством не годится, сейчас нужно светлеть лицом и радоваться. К тому же вот, как можете лицезреть, птица нашлась. Вижу, удивлены вы, я бы на вашем месте сам удивлялся, но среди вас есть человек, который удивлен в десять раз больше, чем вы. Стоит сейчас, потеет, потому как страшно ему, и гадает, как мы смогли, как нам удалось, в столь краткий срок, отыскать соловья? Молчать не буду, расскажу, расскажу в подробностях. А помогла нам в расследовании, как ни странно, золотая клетка, да-да! – начальник сыскной повернулся к Дудину. Потом прошелся через зал к месту заточения Локотка. Тронул пальцами золотые проволоки. – Меня с самого утра, как я только переступил порог трактира и узнал о пропаже птицы, одолевал один вопрос, почему вор не взял золотую клетку? Ведь вещь-то дорогая? – Фома Фомич вернулся на свое место, взглянул на Ивана Евграфовича. – Я прав? Клетка дорогая?

– Да, – кивнул тот, – я за нее больше, чем за самого Локотка, отвалил.

– Вот, – мотнул головой начальник сыскной, – вещь дорогая, а вор ее не взял. Почему? И чтобы ответить на этот вопрос, я послал к золотых дел мастеру Бухарову, – Фома Фомич указал рукой на Кочкина, тот, как бы представляясь, кивнул, – своего чиновника особых поручений Меркурия Фролыча. Послал туда вместе с клеткой, и Меркурий Фролыч выяснил, что у этой клетки, помимо секрета с защелкой, есть еще и тайна…

– Какая еще тайна? – Дудин резко развернулся к начальнику сыскной.

– А такая, Иван Евграфович, что вам это будет неприятно узнать: клетка ваша не золотая…

– Но… – начал Дудин, однако Фома Фомич остановил его жестом.

– Да, она блестит, но только потому, что позолоченная, а на самом деле обычная красная медь. Они там, у Бухарова, когда подмастерьев учат, то вначале вместо золотой дают им медную проволоку. Чтобы если кто сделает плохо, то мастерская не понесла бы убытка. А те