Дело «Тысячи и одной ночи» - Джон Диксон Карр

о том, почему она вернулась в музей после того, как было совершено убийство, и почему она звонила Харриет, пытаясь изменить голос. Она вернулась в музей, потому что покинула его раньше всех, она отправилась кататься по городу, поскольку была искренне расстроена, а когда она стала парковать свою машину на привычном месте, то заметила свет в окне. Так что она предположила, что остальные еще не ушли. Как уже заметил сэр Герберт, ее реакция при обнаружении тела и тот факт, что она побежала звонить другой девушке и изменила голос, чтобы втайне обсудить с Харриет их общий секрет, – совершенно не похожи на поведение женщины, виновной в убийстве. Однако же кое-что особенно важное в этих двух пунктах все, кажется, проигнорировали. Фелл, мне интересно, заметили вы или нет, что именно. А особенно важно вот что: у Мириам был ключ от черного хода.

Поразмыслите над этим как следует, пока я завершаю свой монолог. Как же славно, что мне удалось выкроить себе это спокойное воскресенье дома в Кройдоне. Поскольку утром в понедельник события стали разворачиваться куда более стремительно.

Добравшись до своей конторы в девять часов, я узнал, что меня ожидает Харриет Кирктон. Она сказала, ей необходимо со мной поговорить.

Глава девятнадцатая

Тот, кто украл кинжал

Погода все еще стояла сырая и дождливая, так что в моем кабинете горел камин. Эти грязно-коричневые стены никогда не внушали мне особой радости, да и проливной дождь за окном не поднимал настроения. Я оставил девушку дожидаться на скамье снаружи, пока проверял свою корреспонденцию. Затем я зажег свет в кабинете, включил лампу у себя над столом и подкатил к нему стул. Никогда не верил, что имеет какой-то смысл светить человеку в лицо на допросе, но в то, что его стул должен быть пониже моего, я верю. То, что свидетелю приходится смотреть на меня снизу вверх, отвечая на мои вопросы, обычно действует должным образом. Затем я велел привести девушку.

Пока Харриет Кирктон пыталась болтать о чем-то отвлеченном, как это обычно бывает в самом начале беседы, я тщательно ее оценивал. Каррутерс верно подметил, что лицо у нее как у ангелочка с пасхальной открытки, однако же нельзя сказать, чтобы она была белой и пушистой. Мне показалось, она из тех девиц, которые могут быть легкомысленны в мелочах и вдумчивы, когда дело касается чего-то серьезного. Стройная, скорее спортивного сложения, ну, дальше вы знаете, женщина из породы гончих, вокруг носа у нее были небольшие веснушки, а над ними – самые выразительные голубые глаза, какие я только видел. На ней были дождевик и вымокшая фетровая шляпа, из-под которой выглядывали кончики светлых волос. Она села на край стула, опустив дрожащую руку, сжатую в кулак, на край моего стола. Волнуясь, женщина не заикается и не хватает ртом воздух; вы скорее даже не заметите ее состояния, если не обратите внимание на то, как напряжено ее лицо и как дрожит ее голос, когда она перескакивает с одной пустяковой темы вежливого разговора на другую. Эта девица волновалась настолько, что сразу перешла к сути дела. В ее сияющих глазах подрагивали блики.

– Мне нужно поговорить с вами, – сказала она.

– Да? – произнес я, постучав карандашом по столешнице.

– Я здесь по поручению Мириам, – продолжила она, не отводя от меня своих голубых глаз. – Ей нездоровится, так что она не смогла прийти лично. Мистер Хэдли… Я пришла узнать, как много вам известно. То есть! – Она прикрыла рот рукой, хотя я еще не успел ничего сказать. – Я понимаю, что обычно граждане не спрашивают такое у полицейских, но это совершенно иной случай, вы должны мне рассказать…

– Да?

– Вот в чем дело. Мне известно, что в документах об этом ничего не сказано. Но вчера нам домой звонила некая Рейли, просто ужасная женщина, она сказала, что хочет обсудить с Мириам кое-что важное, это касалось некоего Р. П. Это я подняла трубку. Кажется, у нее есть какие-то… пожитки, чемоданы, что-то в этом роде. – Она говорила очень тихо и торопливо, устремив свой взгляд на угол стола. На слове «пожитки» она запнулась так, будто у нее в горле застряла рыбья кость. – Еще она сказала, что беседовала с помощником комиссара и он все знает. Вы понимаете, о чем я, мистер Хэдли?

– Да, понимаю.

– Тогда, получается, все всё знают? – обрушилась она на меня, не смея при этом заглянуть мне в глаза. – Информация просочилось? Так? Бога ради, только не говорите, что нас продолжат преследовать и травить!

В такие моменты ощущаешь просто острейший дискомфорт. На ее щеках выступили пятна, красные, как клубника, в остальном же ее лицо было белым как полотно, почти восковым. Накормить бы эту девчонку как следует. Ей бы побольше спать и поменьше налегать на коктейли, было видно, что за это утро она уже успела выпить несколько порций виски.

– Мисс Кирктон, никто не собирается вас травить, – сказал я. – Послушайте меня внимательно, буду с вами честен. Мы тоже люди. И скандалы мы не любим, так же как и вы. Но нравится нам это или нет, нам придется поймать убийцу, и сложность тут вот в чем: убийство произошло непосредственно из-за мисс Уэйд или же из-за вас.

Некоторое время она сидела совершенно неподвижно, медленно и тяжело дыша.

– Так вам и об этом известно, – произнесла она, скорее утверждая, чем спрашивая, глядя при этом на угол стола.

– Погодите, мисс Кирктон. Вы же знаете, что вы не обязаны мне ничего рассказывать против своей воли… Мы так же, как и вы, не хотим широкой огласки, в любом случае нашему делу она только мешает, пока мы не можем выдвинуть никому обвинение. Но когда выдвинем, огласка неизбежна, если только мы не соберем достаточно доказательств для того, чтобы произвести арест. Все равно не питайте особых надежд. К несчастью, коронера тоже придется взять в расчет. Большинство из них тесно сотрудничают с нами, они играют по нашим правилам и соглашаются держать в секрете то, что мы считаем нужным оставить в тайне. Правда, некоторые судебные эксперты ведут себя как назойливые мухи, которых так и манит свет лампочки, они раскапывают все, что только могут, даже если это способно развалить все дело. А Виллертон, эксперт, задействованный в этом деле, к несчастью, как раз из таких. Я лишь хочу предупредить вас об этом.

Глупо пытаться давить на свидетеля в таком состоянии. Но если говорить спокойно и медленно, как будто объясняешь что-то ребенку, он расскажет тебе