Тайная академия слуг - Ким Иын

Хан Соджон почувствовала, как ее охватило беспокойство. Неужели Чон Гымхи тоже ушла, бросив ее здесь?

Наступила короткая пауза. К счастью, похоже, кто-то все еще оставался в кабинете.

– Говорят, вы приложили много усилий к подготовке вечеринки?

– Надо ведь поднять дух учеников… Ты тоже выйди, повеселись с ребятами, – сказал голос. Это были Чон Гымхи и ректорша. Хан Соджон тихо выдохнула от облегчения. Кажется, они остались вдвоем.

Интонация ректорши изменилась. Теперь она говорила с Чон Гымхи словно с ребенком, с дочерью, несмотря на то, что та была уважаемой супругой главы крупной корпорации.

– Я что, нянька какая-то, чтобы развлекать этих молокососов? – сухо ответила Чон Гымхи.

– Ты как с матерью разговариваешь? Тебе бы манеры подправить…

– В который раз я сегодня слышу про матерей, – усмехнулась Чон Гымхи.

Послышался скрип дивана, за которым последовали шаги и звук открывающейся двери.

Хан Соджон растерялась. «Она что, просто уйдет? А как же я?»

Прекрасно зная, что девушка заперта, Чон Гымхи, похоже, оставила ее на произвол судьбы. Ректорша, кажется, все еще находилась в кабинете, так что Соджон не могла просто взять и выйти наружу. Может, Чон Гымхи позабыла о ней? Соджон чувствовала полное замешательство. Оставалось только сидеть и ждать.

Чон Гымхи упомянула про суету в связи с подготовкой – неужели в этой суете никто не обратил внимание на ее исчезновение? Может, и не обратили – как же, вечеринка, проводящаяся раз в год, событие, отмечаемое с большим размахом… Ученики взволнованы уже несколько дней в предчувствии большого праздника… Этот день был еще и днем, когда они могли продемонстрировать все, чему научились: мода, музыка, танцы.

Хан Соджон вспомнила слова ректорши, которые та произнесла несколько дней назад перед всеми: мол, вечеринка в честь годовщины основания Академии станет моментом, когда каждый сможет показать все свои навыки, которым научился и которые отточил за это время, – они будут оцениваться. Дресс-код вечеринки? Просто – «Я». Нужно максимально раскрыть свою индивидуальность, показать свою изюминку и доказать, что ты очарователен, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Показать, кем ты являешься, и представить себя в наиболее привлекательном образе и выгодном свете.

Когда ректорша добавила, что ученикам позволено выбрать себе дорогущую одежду и обувь, принадлежащую Академии, все пришли в восторг. Хан Соджон тоже должна была явиться на вечеринку в таком виде. Но на подготовку нужно было время. А ректорша все не уходила.

И вдруг послышались звуки нового диалога…

– Внимательно следи за Чон Гымхи, – сказал один голос.

– Понял, – ответил другой.

Это был Ли Джинук. Хан Соджон узнала его голос и растерялась. Когда он успел войти? Все это время он молчал, поэтому она и не догадывалась о его присутствии.

– Совсем за дуру меня держит, а? Думает, я не вижу ее насквозь… Но все равно благодаря Гымхи совет прошел гладко. – Ректорша засмеялась.

Почему она велела следить за Чон Гымхи? Разве та не лучшая выпускница и будущий председатель совета?

– Ты тоже думаешь, что я перегибаю палку? – продолжала Ихва. Но Джинук молчал. – Сколько лет мы уже работаем вместе, а я все еще не могу понять, что у тебя на уме… – Она вздохнула с некоторым раздражением.

– Вы же знаете, у меня ничего нет за душой. Я живу сегодняшним днем. И у меня нет никаких скрытых мотивов и недовольств.

– Ты так и остался для меня загадкой. Как будто твои настоящие мысли скрыты где-то… Не на самом глубоком месте, где-то посередине между дном и поверхностью. И я даже не знаю, где заканчивается правда и начинается ложь. Ты для меня, Ли Джинук, как подводная пещера.

– Никакой пещеры нет, – сухо ответил Джинук.

Хан Соджон тоже стало любопытно. Она хотела узнать, что ответит Ли Джинук. Ей он тоже казался тем самым темным, хорошо скрытым местом, до которого невозможно добраться. С одной стороны, она надеялась, что их разговор быстрее закончится, чтобы они ушли, а с другой – хотелось, чтобы Чон Ихва удалось заставить Ли Джинука разговориться и вытянуть из него что-нибудь.

– Смотришь, как ты усердно работаешь, и почему-то на душе тяжело, – продолжила ректорша.

– Я просто живу.

Чон Ихва вздохнула – и в этот раз он ускользнул от нее, не дав никаких ответов.

– Мне-то осталось недолго, но у тебя еще все впереди. Ты ведь можешь сделать все, что захочешь. У тебя много времени.

– Времени… достаточно.

Ректорша тихо усмехнулась.

– Когда меня не станет, что ты будешь делать?

– Не знаю.

– Да, ты ведь и сам не предполагал, что окажешься здесь, верно? Как и я… Когда ты здесь, тебя словно нет, а когда нет – ты словно незримо присутствуешь где-то рядом. Так я ощущаю себя.

Ли Джинук промолчал.

– Время неподвластно никому. Когда дни на исходе, время становится главной ценностью.

– Чего вы хотите добиться? – спросил Ли Джинук.

– Хочу доказать, что я существовала, и запечатлеть свою жизнь в вечности, – ответила Чон Ихва. – Всю свою жизнь я посвятила Академии. Ты ведь знаешь, насколько это выдающееся место. Но даже несмотря на то, что я создала нечто столь грандиозное, я всю жизнь провела в тени, скрываясь под землей. Когда я умру, кто это оценит? Я педагог – и хочу, чтобы меня запомнили как великого учителя. А чтобы этого добиться, нужно основать достойный университет.

Она внезапно замолчала, будто задумавшись о чем-то важном. Слышалось лишь постукивание пальцев по подлокотнику дивана.

Хан Соджон вновь стало интересно. Всю жизнь прожила словно в тени? Хочет, чтобы ее уважали как педагога? Что за человек эта Чон Ихва? Почему она посвятила всю свою жизнь Академии? Соджон хотелось узнать ее историю так же сильно, как и услышать ответ Ли Джинука.

…Когда-то жизнь Чон Ихва была разрушена в одно мгновение. В тот день все изменилось. В день, когда сильные мира сего растоптали ее, когда все, что она знала и любила, рухнуло. В день, когда в конце зимы повеяло весной. Когда малюсенькие лепестки, не больше ноготков младенца, неизвестно откуда взявшиеся, кружились в воздухе, осыпая все вокруг. В день, когда у нее отобрали новорожденного ребенка, еще покрытого ее кровью, и выгнали из дома. Когда она, не успев даже привести себя в порядок, стояла на коленях с окровавленными ногами, моля о пощаде, словно побитая собака. Именно в тот день.

Ей даже не дали увидеться с отцом ребенка. Она умоляла холодно смотревших на нее стариков –